§ Биография

«Патриотизм заставил меня изнурить все силы мои,
я плавал по морям, как утка,
страдал от голода, холода, в то же время от обиды,
и еще вдвое от сердечных ран моих
».
Н.П.Резанов - М.М. Булдакову
24-26 января 1807 года, Иркутск


Помните романтическую историю любви между графом Резановым и юной Кончитой Аргуэльо, дочерью коменданта Сан-Франциско?! Она была описана в одной из наиболее известных советских рок-опер композитора Алексея Рыбникова на стихи поэта Андрея Вознесенского. Премьера состоялась 9 июля 1981 на сцене Московского театра имени Ленинского комсомола.
В названии спектакля использованы имена двух парусников, «Юнона» и «Авось», на которых совершала своё плавание экспедиция Николая Резанова.

А каким он был на самом деле граф Николай Петрович Резанов? Он ещё и незаурядный предприниматель, государственный деятель и дипломат.
Родился он в обедневшей дворянской семье 28 марта 1764 года в Петербурге. Через некоторое время его отец назначается председателем гражданской палаты губернского суда в Иркутске — тогдашней столице Восточной Сибири, включавшей в себя территории от Енисея до Тихого океана. Получил хорошее домашнее образование. Отличаясь природными лингвистическими способностями, к 14 годам знал пять европейских языков. В 1778 году Николай поступает на военную службу в артиллерию, служит в лейб-гвардии Измайловском полку, отвечает за охрану Екатерины II во время ее поездки в Крым в 1780 году, но военную службу оставляет и поступает на службу в псковский гражданский суд. Затем Резанов становится начальником канцелярии у графа Н.Г. Чернышова. Этот служебный рост свидетельствует не только о деловых качествах молодого человека, но и о чьей-то достаточно мощной поддержке. Для обычного чиновника не из дворян или из провинциальных незнатных дворян такие «прыжки» по служебной лестнице «через две ступеньки» были маловероятны, и, начав службу с низшего, 14-го, класса в «Табели о рангах», иной мог дорасти до асессора и до коллежского асессора (чина, дававшего право на потомственное дворянство) лишь к старости.
В 1791 году после назначения Гавриила Романовича Державина секретарем для доклада по «сенатским мемориям» (документам, представленных сенатом на утвереждение) при Екатерине II Н.П. Резанов переходит к нему на службу в качестве правителя канцелярии, что открывает ему двери кабинетов и домов самых высокопоставленных вельмож. Иногда даже ему приходится выполнять личные поручения императрицы, что еще более ускоряет карьеру молодого человека. Через некоторое время он входит в штат нового фаворита императрицы П.А. Зубова, который, опасаясь возможной замены себя в «должности» фаворита государыни молодым красавцем, под благовидным предлогом избавляется от Резанова, отправив его в Иркутск инспектировать деятельность компании купца Г. И. Шелихова, который претендовал на монопольное право заниматься пушным промыслом у тихоокеанского побережья России.
В 1794 году Резанов по поручению Зубова отправляется в Иркутск вместе с духовной миссией архимандрита Иосафа. В Иркутске, Резанов знакомится с «Колумбом Росским» — основателем первых русских поселений в Америке — Григорием Ивановичем Шелиховым. Стремясь упрочить свое положение, Шелихов сватает за Резанова свою старшую дочь, Анну. 24 января 1795 года тридцатилетний Николай Петрович Резанов женится на пятнадцатилетней дочери Шелихова Анне, получая, таким образом, право на участие в делах семейной компании. Это, вероятно, был брак и по любви (столичный красавец с прекрасным образованием и светскими манерами просто не мог не поразить сердце девушки из далекой, глухой провинции), и по обоюдовыгодному расчету: не очень богатый жених становился фактически совладельцем огромного капитала, а невеста из купеческой семьи и дети от этого брака получали родовой герб и все привилегии титулованного российского дворянства. С этого момента судьба Резанова тесно связана с Русской Америкой.
Через полгода после бракосочетания дочери Григорий Иванович Шелихов неожиданно умирает в возрасте сорока семи лет и его капитал делится между наследниками. Николай Петрович, став одним из них, прилагает все свои силы, используя влияние и связи в Петербурге, к созданию на Тихом океане мощной единой российской компании, получившей наименование Русско-Американской Компании. В 1797 году Резанов становится секретарем, затем обер-секретарем Сената. Он составляет «Устав о ценах» и учреждает раскладку поземельного сбора в Петербурге и Москве. За эту работу он был награжден орденом Анны II степени и пенсионом в две тысячи рублей в год. А вскоре император Павел I, сменивший умершую в 1796 году Екатерину II, подписывает указ о создании на основе компаний Шелихова и других сибирских купцов единой Русско-Американской компании (РАК), главное управление которой переводится из Иркутска в Петербург, а уполномоченным корреспондентом (представителем) РАК назначается Николай Петрович Резанов. Теперь он — государственный вельможа и предприниматель одновременно. Обер-секретарем Правительствующего Сената Резанов был до 1799 года.
В 1802 году Николай Резанов через посредство министра коммерции графа Николая Петровича Румянцева подал царю записку, в которой указывал на неудобство доставления в новые русские владения провизии, строительных материалов и предлагал доставлять их морем, кругосветным путем прямо из Европы в Америку.
До конца 1802 г., когда стали разрабатываться планы кругосветного путешествия, включавшие в себя «установление морского сообщения» с русскими владениями в Америке, число акционеров РАК увеличилось с 17 до 400, причем среди них оказались и члены Императорской фамилии. Сам Александр I, ставший в помянутом году пайщиком «Русской Америки», определенно выделил Н.П. Резанова из среды деловых людей Империи и осыпал его своими милостями.

18 июля 1801 года в семье Резанова появился первенец — сын Петр, а 6 октября 1802 года — дочь Ольга (1802-1828). Через двенадцать дней после рождения дочери Анна Григорьевна скончалась. О своей жене Резанов писал: «Восемь лет супружества нашего дали мне вкусить все счастие жизни сей как бы для того, чтобы потерею ее отравить наконец остаток дней моих».
После кончины жены Резанов думал взять отставку и заняться воспитанием детей, но встретил препятствие. Безутешному вдовцу император предлагает принять участие в готовящемся первом кругосветном плавании. В 1802 г. Высочайшим повелением Н. П. Резанов назначается посланником в Японию и руководителем первой русской кругосветной экспедиции(1803-1806 гг.) на шлюпах «Надежда» и «Нева». Во время подготовки экспедиции ее руководителям была дана масса разнообразных поручений экономического, политического, научного характера, но основными целями оставались все-таки две: налаживание отношений с Японией и инспектирование Русской Америки.
За месяц до отправления в поход, 10 июля 1803 года, Резанов был награжден орденом Св. Анны I степени и ему был присвоен титул камергера двора Его Величества.
7 августа 1803 г. началась первая русская кругосветная экспедиция, состоявшая из двух кораблей: «Надежды» под командованием И.Ф. Крузенштерна (на него было возложено и общее морское руководство) и «Невы» под командованием Ю.Ф. Лисянского.

Крузенштерн И.Ф.
Отношения с Крузенштерном ву Резанова не сложились. С самого начала путешествия Крузенштерн стал искать ссоры с Резановым. Подробнее об этом здесь:
http://rezanov.krasu.ru/commander/neva_nad.php
По прибытии на Камчатку губернатор Кошелев устроил разбирательство конфликта. Он нашел Крузенштерна виновным в неподчинении Резанову и нанесении ему оскорбления как Чрезвычайному посланнику. Крузенштерн признал себя таковым и просил Кошелева помирить его с начальником экспедиции. Кошелев согласился и вскоре убедил Резанова поставить интересы дела выше личных обид. 8 августа 1804 года командир корабля и все офицеры явились на квартиру Резанова в полной форме и извинились за свои поступки. Резанов в тот же день написал Кошелеву письмо, в котором объяснил, что хотя он и просил произвести по известному делу законное следствие, но считает раскаяние господ офицеров, в присутствии его принесенное, порукою в их повиновении: «...весьма охотно все случившееся предаю забвению и покорнейше прошу вас оставить бумаги мои без действия». Примирение состоялось, и начались приготовления к посольству в Японию.
В конце сентября 1804 года русские корабли отправились в Нагасаки с посольством в Японию, тогда закрытую страну для европейцев. Перед путешествием был составлен:
«Перечень вопросов и ответов для русского посольства в Японии»
«
Не позднее 20 сентября 1804 г.

1. Как велико Российское государство?
Россия пространством своим занимает полсвета и есть величайшее государство во всей вселенной. Есть города от столицы расстоянием 12 000 верст и более.
2. Какие границы Российской империи?
К югу - с Японию, Китаем, Турциею, Персиею; к востоку - с Американскими Штатами, английскими владениями и частью Китайского государства; к западу - с Пруссиею, Австралиею и Даниею; к северу - в малейшей части с Швециею, а прочее пространство все занимает одна Россия и ко всему северу кроме своей земли никакой другой не имеет.
3. Как управляется Российское государство?
Самодержавным великим императором, соединяющим в себе и светское и духовное верховное начальство.
4. Как разделяется Россия?
Россия состоит из 50-ти величайших областей или губерний, заключает разные великие царства, коих владетели прибегли под покров великаго Российского государя и поставили счастьем быть в числе его подданных, а царства свои присоединили на вечные времена к Российской империи, как-то: царства Казанское, Астраханское, Сибирское, Таврическое, Грузинское, Польша, Армения. Сверх того многие другие народы как-то: киргизцы, кабардинцы, калмыки, черкесы и прочие состоят под покровом великаго Российского монарха.
5.Сколько в России жителей?
Коренных россиян до 50-ти миллионов, а прочие под покровом империи находящиеся, несчетны, но готовы всегда на службу великога своего обладателя.

6. Какая вера в России?
Так как империя Российская весьма обширна, то все веры, богослужения и обряды в ней позволены и имеют публичные храмы, но господствующая вера есть греческая.
7. Христиане ли вы?
Христиане, но греческого исповедания, а не португальскаго и гишпанскаго. Папы мы не признаем, ибо великий император наш есть сам начальствующий над своим духовенством и высокая воля его непосредственно дает места первым духовным чинам в империи и лишает их сего достоинства по единому своему произволу.
8. Какая разница в христианской вере вашей с прочими верами христианскими?
Великая, ибо 1) многие христиане подчинены папе, а россияне кроме своего государя никакой духовной власти не признают, великий Российский император сносится с папою не так как с духовною особою, но как с малоземельным владетелем; 2) все веры, как-то: японcкая, китайская, магометанская, еврейская и другие, в ней позволены и многие имеют публичное отправление богослужения в храмах по обрядам своим, чего в других христианских государствах не позволяется; 3) никого к крещению в России не принуждают; 4) самые догматы и обряды наши разнятся уже много и тем, что великий император наш есть сам начальник духовенства.
9. Сколько у России военного ополчения?
В ружье против неприятеля всегда готоваго регулярного войска 700 000 в том числе конницы 200 000. Сверх того нерегулярные войска составляют легкую конницу из казаков, башкир, мешеряков, мунгал и других народов, под владением России находящихся. Россия имеет многие флоты: Балтийской, Черноморской и Каспийской, по именам морей называющиеся. В первых двух содержится всегда вооруженных больших военных кораблей по 50-ти, а в Каспийском - 25. Также множество фрегатов, катеров и других военных судов, но в военное время, или когда надобность потребует, прибавляется число кораблей, сколько великому Российскому государю угодно, потому что земли его весьма изобильны.
10. С кем Российской император войну имеет и кто его союзники?
Ни с кем, и хотя имеет власть и силу неограниченную, но, приняв прародительский престол и увидя обширность границ своих, славными победами предков его ознаменованных, положил царствовать в тишине и мире со всем светом, а могуществом своим сохраняет равновесие во всех иностранных землях и государствах, желая чтоб был мир во всей вселенной. Великой Российской император соединяет кротость с мужеством и при таких Богом вдохновенных дарованиях поставляет в величайшую цену жизнь и спокойствие людей и радеет не только о своих подданных, но и о всех людях вообще, и в доказательство великих добродетелей его, не щадя никаких издержек, возвращает в дар великому японскому императору его подданных, которые злощастною судьбою выкинуты были на берега его владений и пожелали возвратится в свое отечество.
11. Для чего японцы давно возвращены не были?
Для того, что вся Европа находилась в войне, а потому и посольство к Его тензин-кубоскому в-ву не могло быть отправлено.
12. В каких сношениях Россия с португальцами?
Так как и со всеми народами, кои имеют торговлю. Великий Российский император, видя недостатки прочих земель, из человеколюбия позволяет всем пользоваться избытками обширного его государства и границы его всем торгующим отверсты.
13. Откуда приехали вы?
Из престольного города Санкт-Петербурга кругом всего света.
14. Что привезли вы?
Мы товаров не имеем, а одни дары к Его тензин-кубоскому в-ву, а какие они, знает про то посол наш.
15. Какие у вас люди и есть ли купцы?
Купцов у нас нет, а все военные люди - кавалеры посольства и морские офицеры великаго нашего государя.
16. Какого чина посол ваш?
Генеральскаго, сверх того он камергер и из ближайших чинов к великому нашему императору.
17. Какого рода ваши чиновники?
Из знатнейших дворян великой империи.
18. На что у вас караул?
Это почесть посла императорского, но он у нас в России имеет караул гораздо более, а взял малое число для того, что поместить было некуда.
19. Куда заходили вы на пути вашем?
В Данию, Англию, остров Тенериф, Бразилию, острова Маркезовы и Камчатку, где брали свежие припасы и наливались водой, а в Камчатке оставили нужныя для того края потребности.
20. Не умер ли кто в пути вашем?
На пути от островов Маркезовых умер один повар, а более никого.

Николай Резанов.»

затем Н.П.Резанов отправился в Русскую Америку. В Ситхе, где было еще очень много недоделок, его поразил боевой дух барановцев, неутомимость, деловитость самого Баранова. Население Русской Америке, как назвали Аляску, росло очень медленно. В 1805 году численность русских колонистов составляла около 470 человек, кроме того, в зависимости от компании находилось значительное число индейцев (по переписи Резанова на острове Кадьяк их было 5200 человек). Люди, служившие в учреждениях компании, были в основном народом буйным, за что Николай Петрович метко назвал русские поселения «пьяной республикой».
А Ситхе и другим частям Русской Америки грозил голод. Ознакомившись с состоянием дел в Русской Америке, Резанов совершенно правильно решил, что выход в организации торговли с Калифорнией, в основании там русского поселения, которое снабжало бы Русскою Америку хлебом и молочными продуктами. Для этого Резанов и Баранов приняли решительные меры. Чтобы избавить население Русской Америки от голода (а по переписи Резанова, произведенной в Уналашкинском и Кадьякском отделах, оно составляло 5234 человека), нужно было плыть в Калифорнию немедленно. Для быстрейшего осуществления плавания в Калифорнию было решено по предложению Баранова купить корабль англичанина Вульфа — один из двух прибывших в Ситху для текущего ремонта английских кораблей. Это судно получило название «Юнона» . Под русским флагом корабль «Юнона» отплыл в Калифорнию 26 февраля 1806 года.
Именно отсюда берёт начало история, описанная затем в рок-опере «Юнона и Авось».
По прибытии в Калифорнию Резанов совершенно покорил придворными манерами коменданта крепости Хосе Дарио Аргуэльо и очаровал его дочь — пятнадцатилетнюю Консепсьон и сделал ей предложение.
А Кончита была безусловно красавицей. Молодой Георг Лангсдорф, натуралист и личный врач Резанова, влюбившийся в Кончиту с первого взгляда, так описывает её в своём дневнике: «Она выделяется величественной осанкой, черты лица прекрасны и выразительны, глаза обвораживают. Добавьте сюда изящную фигуру,чудесные природные кудри, чудные зубы и тысячи других прелестей. Таких красивых женщин можно сыскать лишь в Италии, Португалии или Испании, но и то очень редко».

Кончита, как и все девушки её возраста во всём мире, грезила несбыточными мечтами о встрече со сказочным принцем, естественно, что Н. П. Резанов, командор и камергер Его Императорского Величества, сильный, высокий и красивый человек, произвёл на юную испанскую красавицу глубокое впечатление. Резанов был единственным из делегации русских, кто владел испанским языком, поэтому он мог разделить с Кончитой любую беседу. Он часто рассказывал ей, во многом по собственному её желанию, о Петербурге, Европе, дворе Екатерины Великой… Он восхищал её своим благородством, образованностью, тактичностью, самообладанием, она этого восхищения и не пыталась скрывать. Когда он сделал ей предложение, она не на минуту не задумываясь, согласилась. «Предложение моё сразило воспитанных в фанатизме родителей её . Разность религий и впереди разлука с дочерью были для них громовым ударом. Они прибегли к миссионерам, те не знали, на что решиться. Возили бедную Консепсию в церковь, исповедывали её, убеждали к отказу, но решимость её наконец всех успокоила.»
«…Святые отцы оставили разрешению Римского Престола, и я, ежели не мог окончить женитьбы моей, то сделал на то кондиционный акт и принудил помолвить нас, на то coглашено с тем, чтоб до разрешения Папы было сие тайною. С того времени, поставя себя ко-менданту на вид близкого родственника, управлял я уже портом Католического Величества так, как тою требовали и пользы мои, и губернатор крайне удивился-изумился, увидев, что весьма не в пору уверял он меня в искренних расположениях дома сего и что сам он, так сказать, в гостях у меня очутился...» (из писем Резанова)
родители Кончиты были поражены, узнав о намерении Николая Петровича жениться на их дочери. В ещё больший ужас они пришли, когда поняли, что Кончита ни за что не откажется от своей любви, несмотря на все уговоры святых отцов, которые, указывая на невозможность брака ввиду различия религий, надеялись «образумить» упрямую девушку, делая упор на её чувство преданности и верности католической вере. Кончита, самоотверженно защищая свою любовь к Резанову, и не думала «изменять» вере, ведь ей казалось, что Бог поймёт их чувства, для неё различие религий не являлось препятствием к браку. В итоге, было решено «испросить разрешения» на данный («смешанный», т.е. между католичкой и православным) брак у святого Римского Престола. Но Резанов на этом не остановился и добился помолвки, которая в отличие от обручения и венчания не являлась церковным обрядом, поэтому о помолвке было объявлено немедленно. Видя это отец Кончиты дал согласие на брак русского графа и его дочери, а также и на строительство русских крепостей в Калифорнии. Кроме этого он отдал за бесценок груз в «2156 пуд. пшеницы, 351 пуд. ячменя, 560 пуд. бобовых. Сала и масла на 470 пуд. и ещё всяких вещей на 100 пуд., да так, что судно не могло поначалу отправиться.» В деле снабжения Русской Америки из Калифорнии миссия удалась полностью. Сама же Кончита обещала ждать своего жениха, который отправился доставить груз с припасами в свою Русскую Америку на Аляску и затем в Санкт-Петербург заручится ходатайством своего Императора перед Римским папой для получения официального разрешение католической церкви на «смешанный» брак. Резанов полагал, что на это могло уйти около двух лет.

Через месяц перегруженные «Юнона» и «Авось» прибыли в Ново-Архангельск, едва ли не черпая бортами воду. А для «молодого жениха» Резанова дело было за малым: получить разрешение на брак у государя-императора. Начиналась осенняя распутица, и ехать через всю Сибирь было нельзя, но граф торопился заключить брак с юной испанкой и отправился в путь верхом. Перебираясь через реки, из-за тонкого льда несколько раз падал в воду, простудился и пролежал без сознания 12 дней. Его довезли до Красноярска, где 1 марта 1807 года он и умер. В метрической книге соборной Воскресенской церкви Красноярска записано: «Исповедан и приобщен. Погребен при соборной церкви».

Для Кончиты начались долгие месяцы, а затем и годы, ожидания. Но прошли уже все сроки, а её жених так и не появился. Родители Кончиты утешали её и старались убедить не отчаиваться.

Даже когда ей рассказали о его смерти, она осталась верна ему — так и не вышли замуж, хотя ей предлагали руку и сердце достойнейшие женихи Калифорнии, занималась благотворительностью, обучала индейцев. Её называли LaBeata . В начале 1840-х годов донна Консепсьон (DonnaConcepcion ) вступила в третий Орден Белого Духовенства, а по основании в 1851 году в городе Бенишия монастыря Св. Доминика стала его первой монахиней под именем Мария Доминга. Она умерла в возрасте 67 лет 23 декабря 1857 года.



Памятник командору Резанову в Красноярске.

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Николай Петрович Резанов
180px

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Имя при рождении:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Род деятельности:

дипломат
предприниматель

Дата рождения:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Место рождения:
Гражданство:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Подданство:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Страна:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Дата смерти:

Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Место смерти:

Биография

Ранние годы

Родился в Санкт-Петербурге в бедной семье коллежского советника Петра Гавриловича Резанова (1735-после 1794) и Александры, дочери генерал-майора Г. А. Окунева . После его рождения отца назначили председателем гражданской палаты губернского суда в Иркутске .

В детстве получил очень хорошее домашнее образование. Знал пять иностранных языков. В четырнадцать лет в 1778 году поступил на военную службу в артиллерию. Затем за статность, сноровистость и красоту перевели в Измайловский лейб-гвардии полк .

Существует мнение, что этому поспособствовала Екатерина II . В 1780 году во время её поездки по Крыму Николай лично отвечал за её безопасность, когда ему было всего 16 лет.

Потом что-то произошло, в середине 1780-х Николай оставил военную службу и надолго исчез из окружения императрицы. Поступил асессором в Псковскую палату гражданского суда, где прослужил около пяти лет с жалованием 300 руб. в год, после чего был переведён в Санкт-Петербургскую Казённую палату .

Затем - новый резкий скачок карьеры. Его вызвали в Петербург и дали место начальника канцелярии у вице-президента Адмиралтейств-коллегии графа И. Г. Чернышёва , а затем - экзекутора Адмиралтейств-коллегии. В 1791-93 годах - правитель канцелярии Гавриила Романовича Державина , кабинет-секретаря Екатерины II .

В 1794 году Резанов по поручению Платона Зубова отправляется в Иркутск . Резанов участвует в инспекции деятельности компании основателя первых русских поселений в Америке Григория Ивановича Шелихова .

Резанов женился 24 января 1795 года на пятнадцатилетней дочери Шелихова - Анне Григорьевне. Она получает дворянский титул, а он - хорошее приданое. Через полгода Шелихов умирает и Николай становится совладельцем его капитала. Сразу после смерти Екатерины II и падения графа Зубова Резанов возвращается в Петербург.

Во время экспедиции Резанов и Крузенштерн так рассорились, что общались только с помощью записок. После очередного скандала Резанов закрылся в каюте и больше её не покидал до самого прибытия в Петропавловск . Здесь Резанов написал жалобу правителю Камчатской области Павлу Ивановичу Кошелеву на взбунтовавшийся экипаж и потребовал казни Крузенштерна. Крузенштерн согласился пойти под суд, но незамедлительно, до окончания экспедиции, срывая тем самым миссию Резанова. Генерал-губернатору с большим трудом удалось их помирить.

По версии записок Резанова, 8 августа 1804 года Крузенштерн и все офицеры пришли на квартиру Резанова в полной форме и извинились за свои проступки. Резанов согласился продолжить плавание в том же составе. Однако записки Резанова - единственный источник, который упоминает о покаянии Крузенштерна. Ни в дневниках и письмах других участников экспедиции, ни в письмах Кошелева, ни в записках служащих РАК, сопровождавших Резанова, об этом нет ни слова. Из письма же Крузенштерна Президенту Академии наук Н. Н. Новосильцеву следует, что, возможно, не Крузенштерн и все офицеры публично извинялись перед Резановым, а Резанов публично извинялся перед Крузенштерном.

Из письма Крузенштерна Новосильцеву

Его превосходительство господин Резанов, в присутствии областного коменданта и более 10-ти офицеров, называл меня бунтовщиком, разбойником, казнь определил мне на ешафоте, другим угрожал вечною ссылкою в Камчатку. Признаюсь, я боялся. Как бы Государь не был справедлив, но, будучи от него в 13000-х верстах, - всего от г. Резанова ожидать мог, ежели бы и областной командир взял сторону его. Но нет, сие не есть правило честного Кошелева, он не брал ни которую. Единым лишь своим присутствием, благоразумием, справедливостью - доставил мне свободное дыхание, и я уже был уверен, что не ввергнусь в самовластие г. Резанова. После вышеупомянутых ругательств, которые повторить даже больно, отдавал я ему шпагу. Г. Резанов не принял её. Я просил чтоб сковать меня в железы и как он говорит, «яко криминальнаго преступника» отослать для суда в С.-Петербург. Я письменно представлял ему, что уже такого рода люди, как назвал он меня, - государевым кораблем командовать не могут. Он ничего сего слышать не хотел, говорил, что едет в С.-Петербург для присылки из Сената судей, а я чтоб тлел на Камчатке; но когда и областной комендант представил ему, что мое требование справедливо, и что я (не) должен быть сменен тогда переменилась сцена. Он пожелал со мною мириться и идти в Японию. Сначала с презрением отвергнул я предложение его; но, сообразив обстоятельства, согласился… Экспедиция сия есть первое предприятие сего рода Россиян; должна-ли бы она рушиться от несогласия двух частных (лиц)?.. Пусть виноват кто бы такой из нас не был, но вина обратилась бы на лицо всей России. И так, имев сии побудительные причины, и имея свидетелем ко всему произошедшему его превосходительства Павла Ивановича (Кошелева), хотя против чувств моих, согласился помириться; но с тем, чтоб он при всех просил у меня прощения, чтоб в оправдание мое испросил у Государя прощение, что обнес меня невинно. - Я должен был требовать сего, ибо обида сия касалась не до одного меня, а пала на лицо всех офицеров и к безчестию флага, под которым имеем честь служить. Резанов был на все согласен, даже просил меня написать все, что только мне угодно: он все подпишет. Конечно, он знал сердце мое, он знал, что я не возьму того письменно, в чём он клялся в присутствии многих своей честью. На сих условиях я помирился…

Резанов в Японии

Взяв у генерал-губернатора почётный караул (2 офицера, барабанщик, 5 солдат) для посла, «Надежда» поплыла в Японию («Нева» - на Аляску) . Корабль прибыл в город Нагасаки 26 сентября 1804 года. Остров Дэдзима служил в то время единственным окном для взаимодействия японцев с западным миром (см. сакоку). Русским в гавань японцы запретили входить, и Крузенштерн бросил якорь в заливе. Самому Резанову разрешили сойти на берег, предоставили отличное жильё, но за его пределы выходить было нельзя, и никого к нему не пускали. Велели ждать ответа от императора. Любую еду доставляли по первому требованию, денег не брали. Так продолжалось полгода. В марте прибыл сановник с ответом императора. В ответе было сказано, что посольство он принять не может и торговать с Россией не желает. Вернул назад все подарки и потребовал, чтобы корабль покинул Японию.

Резанов не сдержался, наговорил сановнику дерзостей и потребовал всё это перевести. Договор с Японией заключить не удалось, и экспедиция вернулась в Петропавловск. Вот как описывает этот эпизод Чехов в книге «Остров Сахалин» :

Посол Резанов, уполномоченный заключить торговый союз с Японией, должен был также ещё «приобрести остров Сахалин, не зависимый ни от китайцев, ни от японцев». Вел он себя крайне бестактно. /…/ Если верить Крузенштерну, то Резанову на аудиенции было отказано даже в стуле, не позволили ему иметь при себе шпагу и «в рассуждении нетерпимости» он был даже без обуви. И это - посол, русский вельможа! Кажется, трудно меньше проявить достоинства. Потерпевши полное фиаско, Резанов захотел мстить японцам. Он приказал морскому офицеру Хвостову попугать сахалинских японцев, и приказ этот был отдан не совсем в обычном порядке, как-то криво: в запечатанном конверте, с непременным условием вскрыть и прочитать лишь по прибытии на место .

Американский период

В Петропавловске Резанов узнал, что Крузенштерна наградили орденом Св. Анны II степени, а ему пожаловали только табакерку , осыпанную бриллиантами и освободили от дальнейшего участия в первой кругосветной экспедиции, приказав провести инспекцию русских поселений на Аляске.

Перед отъездом в Петербург Резанов оставил инструкцию Главному правителю русских колоний в Америке А. А. Баранову с идеей создания аграрного поселения в Северной Калифорнии для снабжения Аляски продовольствием. Такое поселение, Росс , было основано в 1812 году и просуществовало до 1841 года.

В сентябре 1806 года Резанов добрался до Охотска . Начиналась осенняя распутица, и ехать дальше было нельзя. Но он отправился по «многотрудному пути верховою ездою». Перебираясь через реки, из-за тонкого льда несколько раз падал в воду. Несколько ночей пришлось провести прямо на снегу. В итоге страшно простудился и пролежал в горячке и беспамятстве 12 дней. Как только очнулся, снова пустился в путь.

По дороге потерял сознание, упал с лошади и сильно ударился головой. Его довезли до Красноярска , где 1 марта 1807 года он и умер. Резанов был похоронен 13 марта на кладбище Воскресенского собора .

Кончита осталась верна Резанову. Согласно легенде, она чуть больше года ходила каждое утро на мыс, садилась на камни и смотрела на океан. Сейчас на этом месте опора моста «Золотые ворота». В 1808 году она узнала о смерти Резанова из письма А. А. Баранова, посланного её отцу. Однако, выйти замуж она больше не пыталась. В конце жизни она ушла в монастырь, где умерла в 1857 году. Похоронена недалеко от Сан-Франциско, в Бениша (Benicia), на кладбище ордена доминиканцев.

Память

Памятник Резанову в Красноярске. Установлен в 2007 году

Напишите отзыв о статье "Резанов, Николай Петрович"

Примечания

Литература

  • Россия в Калифорнии. Русские документы о колонии Росс и российско-калифорнийских связях, 1803-1850. Сост. А.А.Истомин, Дж.Р.Гибсон, В.А.Тишков. Т.I. М., 2005.
  • Owen Matthews «Glorious Misadventures: Nikolai Rezanov and the Dream of a Russian America». Bloomsbury, 2013.

Ссылки

  • из Русского биографического словаря

Отрывок, характеризующий Резанов, Николай Петрович

Я помню как в одно время (во времена правления Андропова), когда я уже была молодой женщиной, у нас мужчинам категорически запрещалось носить длинные волосы, что считалось «капиталистической провокацией» и (как бы дико сегодня это не звучало!) милиция получила право задерживать прямо на улице и насильно стричь носящих длинные волосы людей. Это случилось после того, как один молодой парень (его звали Каланта) сжёг себя живьём на центральной площади города Каунас, второго по величине города Литвы (именно там тогда уже работали мои родители). Это был его протест против зажима свободы личности, который перепугал тогда коммунистическое руководство, и оно приняло «усиленные меры» по борьбе с «терроризмом», среди которых были и «меры» глупейшие, которые только усилили недовольство живущих в то время в Литовской республике нормальных людей...
Мой папа, как свободный художник, которым, поменяв несколько раз за это время свою профессию, он тогда являлся, приходил на партсобрания с длиннющими волосами (которые, надо отдать должное, у него были просто шикарные!), чем взбесил своё партийное начальство, и в третий раз был вышвырнут из партии, в которую, через какое-то время, опять же, не по своей воле, обратно «угодил»... Свидетелем этому была я сама, и когда я спросила папу, зачем он постоянно «нарывается на неприятности», он спокойно ответил:
– Это – моя жизнь, и она принадлежит мне. И только я отвечаю за то, как я хочу её прожить. И никто на этой земле не имеет права насильно навязывать мне убеждения, которым я не верю и верить не хочу, так как считаю их ложью.
Именно таким я запомнила своего отца. И именно эта его убеждённость в своём полном праве на собственную жизнь, тысячи раз помогала мне выжить в самых трудных для меня жизненных обстоятельствах. Он безумно, как-то даже маниакально, любил жизнь! И, тем не менее, никогда бы не согласился сделать подлость, даже если та же самая его жизнь от этого зависела бы.
Вот так, с одной стороны борясь за свою «свободу», а с другой – сочиняя прекрасные стихи и мечтая о «подвигах» (до самой своей смерти мой папа был в душе неисправимым романтиком!), проходили в Литве дни молодого Василия Серёгина... который всё ещё понятия не имел, кем он был на самом деле, и, если не считать «кусачих» действий со стороны местных «органов власти», был почти полностью счастливым молодым человеком. «Дамы сердца» у него пока ещё не было, что, наверное, можно было объяснить полностью загруженными работой днями или отсутствием той «единственной и настоящей», которую папе пока что не удалось найти...
Но вот, наконец-то, судьба видимо решила, что хватит ему «холостятничать» и повернула колесо его жизни в сторону «женского очарования», которое и оказалось тем «настоящим и единственным», которого папа так упорно ждал.

Её звали Анна (или по-литовски – Она), и оказалась она сестрой папиного лучшего в то время друга, Ионаса (по-русски – Иван) Жукаускаса, к которому в тот «роковой» день папа был приглашён на пасхальный завтрак. У своего друга в гостях папа бывал несколько раз, но, по странному капризу судьбы, с его сестрой пока что не пересекался. И уж наверняка никак не ожидал, что в это весеннее пасхальное утро там его будет ждать такой ошеломляющий сюрприз...
Дверь ему открыла кареглазая черноволосая девушка, которая за один этот коротенький миг сумела покорить папино романтическое сердце на всю его оставшуюся жизнь...

Звёздочка
Снег и холод там, где я родился,
Синь озёр, в краю, где ты росла...
Я мальчишкой в звёздочку влюбился,
Светлую, как ранняя роса.
Может быть в дни горя-непогоды,
Рассказав ей девичьи мечты,
Как свою подружку-одногодку
Полюбила звёздочку и ты?..
Дождь ли лил, мела ли в поле вьюга,
Вечерами поздними с тобой,
Ничего не зная друг о друге,
Любовались мы своей звездой.
Лучше всех была она на небе,
Ярче всех, светлее и ясней...
Что бы я не делал, где бы не был,
Никогда не забывал о ней.
Всюду огонёк её лучистый
Согревал надеждой мою кровь.
Молодой, нетронутой и чистой
Нёс тебе я всю свою любовь...
О тебе звезда мне песни пела,
Днём и ночью в даль меня звала...
А весенним вечером, в апреле,
К твоему окошку привела.
Я тебя тихонько взял за плечи,
И сказал, улыбку не тая:
«Значит я не зря ждал этой встречи,
Звёздочка любимая моя»...

Маму полностью покорили папины стихи... А он писал их ей очень много и приносил каждый день к ней на работу вместе с огромными, его же рукой рисованными плакатами (папа великолепно рисовал), которые он разворачивал прямо на её рабочем столе, и на которых, среди всевозможных нарисованных цветов, было большими буквами написано: «Аннушка, моя звёздочка, я тебя люблю!». Естественно, какая женщина могла долго такое выдержать и не сдаться?.. Они больше не расставались... Используя каждую свободную минуту, чтобы провести её вместе, как будто кто-то мог это у них отнять. Вместе ходили в кино, на танцы (что оба очень любили), гуляли в очаровательном Алитусском городском парке, пока в один прекрасный день решили, что хватит свиданий и что пора уже взглянуть на жизнь чуточку серьёзнее. Вскоре они поженились. Но об этом знал только папин друг (мамин младший брат) Ионас, так как ни со стороны маминой, ни со стороны папиной родни этот союз большого восторга не вызывал... Мамины родители прочили ей в женихи богатого соседа-учителя, который им очень нравился и, по их понятию, маме прекрасно «подходил», а в папиной семье в то время было не до женитьбы, так как дедушку в то время упрятали в тюрьму, как «пособника благородных» (чем, наверняка, пытались «сломать» упрямо сопротивлявшегося папу), а бабушка от нервного потрясения попала в больницу и была очень больна. Папа остался с маленьким братишкой на руках и должен был теперь вести всё хозяйство в одиночку, что было весьма непросто, так как Серёгины в то время жили в большом двухэтажном доме (в котором позже жила и я), с огромнейшим старым садом вокруг. И, естественно, такое хозяйство требовало хорошего ухода...
Так прошли три долгих месяца, а мои папа и мама, уже женатые, всё ещё ходили на свидания, пока мама случайно не зашла однажды к папе домой и не нашла там весьма трогательную картинку... Папа стоял на кухне перед плитой и с несчастным видом «пополнял» безнадёжно растущее количество кастрюль с манной кашей, которую в тот момент варил своему маленькому братишке. Но «зловредной» каши почему-то становилось всё больше и больше, и бедный папа никак не мог понять, что же такое происходит... Мама, изо всех сил пытаясь скрыть улыбку, чтобы не обидеть незадачливого «повара», засучив рукава тут же стала приводить в порядок весь этот «застоявшийся домашний кавардак», начиная с полностью оккупированными, «кашей набитыми» кастрюлями, возмущённо шипящей плиты... Конечно же, после такого «аварийного происшествия», мама не могла далее спокойно наблюдать такую «сердцещипательную» мужскую беспомощность, и решила немедленно перебраться в эту, пока ещё ей совершенно чужую и незнакомую, территорию... И хотя ей в то время тоже было не очень легко – она работала на почтамте (чтобы самой себя содержать), а по вечерам ходила на подготовительные занятия для сдачи экзаменов в медицинскую школу.

Она, не задумываясь, отдала все свои оставшиеся силы своему, измотанному до предела, молодому мужу и его семье. Дом сразу ожил. В кухне одуряюще запахло вкусными литовскими «цепеллинами», которых маленький папин братишка обожал и, точно так же, как и долго сидевший на сухомятке, папа, объедался ими буквально до «неразумного» предела. Всё стало более или менее нормально, за исключением отсутствия бабушки с дедушкой, о которых мой бедный папа очень сильно волновался, и всё это время искренне по ним скучал. Но у него теперь уже была молодая красивая жена, которая, как могла, пыталась всячески скрасить его временную потерю, и глядя на улыбающееся папино лицо, было понятно, что удавалось ей это совсем неплохо. Папин братишка очень скоро привык к своей новой тёте и ходил за ней хвостом, надеясь получить что-то вкусненькое или хотя бы красивую «вечернюю сказку», которые мама читала ему перед сном в великом множестве.
Так спокойно в каждодневных заботах проходили дни, а за ними недели. Бабушка, к тому времени, уже вернулась из госпиталя и, к своему великому удивлению, нашла дома новоиспечённую невестку... И так как что-то менять было уже поздно, то они просто старались узнать друг друга получше, избегая нежелательных конфликтов (которые неизбежно появляются при любом новом, слишком близком знакомстве). Точнее, они просто друг к другу «притирались», стараясь честно обходить любые возможные «подводные рифы»... Мне всегда было искренне жаль, что мама с бабушкой никогда друг друга так и не полюбили... Они обе были (вернее, мама всё ещё есть) прекрасными людьми, и я очень их обоих любила. Но если бабушка, всю проведённую вместе жизнь как-то старалась к маме приспособиться, то мама – наоборот, под конец бабушкиной жизни, иногда слишком открыто показывала ей своё раздражение, что меня глубоко ранило, так как я была сильно к ним обоим привязана и очень не любила попадать, как говорится, «между двух огней» или насильно принимать чью-нибудь сторону. Я никогда так и не смогла понять, что вызывало между этими двумя чудесными женщинами эту постоянную «тихую» войну, но видимо для того были какие-то очень веские причины или, возможно, мои бедные мама и бабушка просто были по-настоящему «несовместимы», как это бывает довольно часто с живущими вместе чужими людьми. Так или иначе, было очень жаль, потому что, в общем, это была очень дружная и верная семья, в которой все стояли друг за друга горой, и каждую неприятность или беду переживали вместе.
Но вернёмся в те дни, когда всё это только ещё начиналось, и когда каждый член этой новой семьи честно старался «жить дружно», не создавая остальным никаких неприятностей... Дедушка уже тоже находился дома, но его здоровье, к большому сожалению всех остальных, после проведённых в заключении дней, резко ухудшилось. Видимо, включая и проведённые в Сибири тяжёлые дни, все долгие мытарства Серёгиных по незнакомым городам не пожалели бедного, истерзанного жизнью дедушкиного сердечка – у него начались повторяющиеся микроинфаркты...
Мама с ним очень подружилась и старалась, как могла, помочь ему как можно скорее забыть всё плохое, хотя у неё самой время было очень и очень непростое. За прошедшие месяцы она сумела сдать подготовительные и вступительные экзамены в медицинский институт. Но, к её большому сожалению, её давней мечте не суждено было сбыться по той простой причине, что за институт в то время в Литве ещё нужно было платить, а в маминой семье (в которой было девять детей) не хватало на это финансов... В тот же год от, несколько лет назад случившегося, сильнейшего нервного потрясения, умерла её ещё совсем молодая мама – моя бабушка с маминой стороны, которую я также никогда не увидела. Она заболела во время войны, в тот день, когда узнала, что в пионерском лагере, в приморском городке Паланге, была сильная бомбардировка, и все, оставшиеся в живых, дети были увезены неизвестно куда... А среди этих детей находился и её сын, самый младший и любимый из всех девяти детей. Через несколько лет он вернулся, но бабушке это, к сожалению, помочь уже не могло. И в первый год маминой с папой совместной жизни, она медленно угасла... У маминого папы – моего дедушки – на руках осталась большая семья, из которой только одна мамина сестра – Домицела – была в то время замужем.
А дедушка «бизнесменом», к сожалению, был абсолютно катастрофическим... И очень скоро шерстяная фабрика, которой он, с бабушкиной «лёгкой руки», владел, была пущена в продажу за долги, а бабушкины родители больше ему помочь не захотели, так как это уже был третий раз, когда дедушка всё, ими подаренное имущество, полностью терял.
Моя бабушка (мамина мама) происходила из очень богатой литовской дворянской семьи Митрулявичусов, у которых, даже после «раскулачивания», оставалось немало земель. Поэтому, когда моя бабушка (вопреки воле родителей) вышла замуж за дедушку, у которого ничего не было, её родители (чтобы не ударить лицом в грязь) подарили им большую ферму и красивый, просторный дом... который, через какое-то время, дедушка, благодаря своим великим «коммерческим» способностям, потерял. Но так как в то время у них уже было пятеро детей, то естественно, бабушкины родители не могли остаться в стороне и отдали им вторую ферму, но с уже меньшим и не таким красивым домом. И опять же, к большому сожалению всей семьи, очень скоро второго «подарка» тоже не стало... Следующей и последней помощью терпеливых родителей моей бабушки стала маленькая шерстяная фабрика, которая была великолепно обустроена и, при правильном пользовании, могла приносить очень хороший доход, позволяя всей бабушкиной семье безбедно жить. Но дедушка, после всех пережитых жизненных передряг, к этому времени уже баловался «крепкими» напитками, поэтому почти полного разорения семьи не пришлось слишком долго ждать...
Именно такая нерадивая «хозяйственность» моего деда и поставила всю его семью в очень трудное финансовое положение, когда все дети уже должны были работать и содержать себя сами, больше не думая об учёбе в высших школах или институтах. И именно поэтому, похоронив свои мечты стать в один прекрасный день врачом, моя мама, не слишком выбирая, пошла работать на почтамт, просто потому, что там оказалось на тот момент свободное место. Так, без особых (хороших или плохих) «приключений», в простых повседневных заботах и протекала какое-то время жизнь молодой и «старой» семьи Серёгиных.
Прошёл уже почти год. Мама была беременна и вот-вот ожидала своего первенца. Папа буквально «летал» от счастья, и всем твердил, что у него обязательно будет сын. И он оказался прав – у них действительно родился мальчик... Но при таких ужасающих обстоятельствах, которые не смогло бы измыслить даже самое больное воображение...
Маму увезли в больницу в один из рождественских дней, буквально перед самым новым годом. Дома, конечно же, волновались, но никто не ожидал никаких негативных последствий, так как мама была молодой, сильной женщиной, с прекрасно развитым телом спортсменки (она с детства активно занималась гимнастикой) и, по всем общим понятиям, роды должна была перенести легко. Но кому-то там, «высоко», по каким-то неизвестным причинам, видимо очень не хотелось, чтобы у мамы родился ребёнок... И то, о чём я расскажу дальше, не укладывается ни в какие рамки человеколюбия или врачебной клятвы и чести. Дежуривший в ту ночь врач Ремейка, увидев, что роды у мамы вдруг опасно «застопорились» и маме становится всё тяжелее, решил вызвать главного хирурга Алитусской больницы, доктора Ингелявичуса... которого в ту ночь пришлось вытащить прямо из-за праздничного стола. Естественно, доктор оказался «не совсем трезвым» и, наскоро осмотрев маму, сразу же сказал: «Резать!», видимо желая поскорее вернуться к так поспешно оставленному «столу». Никто из врачей не захотел ему перечить, и маму тут же подготовили к операции. И вот тут-то началось самое «интересное», от которого, слушая сегодня мамин рассказ, у меня встали на голове дыбом мои длинные волосы....
Ингелявичус начал операцию, и разрезав маму... оставил её на операционном столе!.. Мама была под наркозом и не знала, что в тот момент вокруг неё происходило. Но, как рассказала ей позже присутствовавшая при операции медсестра, доктор был «срочно» вызван на какой-то «экстренный случай» и исчез, оставив маму разрезанной на операционном столе... Спрашивается, какой же для хирурга мог быть более «экстренный» случай, чем две жизни, полностью от него зависевшие, и так просто оставленные на произвол судьбы?!. Но это было ещё не всё. Буквально через несколько секунд, медсестра, ассистировавшая на операции, была тоже вызвана из операционной, под предлогом «необходимости» помощи хирургу. А когда она категорически отказалась, сказав, что у неё на столе лежит «разрезанный» человек, ей ответили, что они сейчас же пришлют туда «кого-то другого». Но никто другой, к сожалению, так никогда туда и не пришёл...
Мама очнулась от зверской боли и, сделав резкое движение, упала с операционного стола, потеряв сознание от болевого шока. Когда же, та же самая медсестра, вернувшись оттуда, куда её посылали, зашла в операционную, проверить всё ли там в порядке, она застыла в полном шоке – мама, истекая кровью, лежала на полу с вывалившимся наружу ребёнком... Новорождённый был мёртв, мама тоже умирала...
Это было страшное преступление. Это было самое настоящее убийство, за которое должны были нести ответственность те, которые такое сотворили. Но, что было совсем уже невероятно – как бы не старались после мой папа и его семья призвать к ответственности хирурга Ингелявичуса, у них ничего не получалось. В больнице сказали, что это не была его вина, так как он был срочно вызван на «экстренную операцию» в той же самой больнице. Это был абсурд. Но сколько бы папа не бился, всё было тщётно, И под конец, по просьбе мамы, он оставил в покое «убийц», радуясь уже тому, что мама всё же каким-то образом осталась жива. Но «жива», к сожалению, она была ещё очень и очень не скоро... Когда ей тут же сделали вторую операцию (уже чтобы спасти её жизнь), никто во всей больнице не давал даже одного процента за то, что мама останется жива. Её держали целых три месяца на капельницах, переливая кровь множество раз (у мамы до сих пор хранится целый список людей, которые давали ей кровь). Но лучше ей никак не становилось. Тогда, отчаявшиеся врачи решили выписать маму домой, объясняя это тем, что они «надеются, что в домашней обстановке мама скорее поправится»!.. Это опять же был абсурд, но настрадавшийся папа уже был согласен абсолютно на всё, только бы увидеть ещё хотя бы раз маму живой, поэтому, долго не противясь, забрал её домой.
Мама была настолько слабой, что ещё целых три месяца почти не могла сама ходить... Серёгины всячески за ней ухаживали, пытаясь быстрее выходить, а папа носил её на руках, когда это было нужно, а когда в апреле засветило ласковое весеннее солнышко, сидел с ней часами в саду, под цветущими вишнями, стараясь изо всех сил как-то оживить свою потухшую «звёздочку»...
Но маме, эти нежные, падающие лепестки вишни напоминали лишь такую же нежную, и так без времени от неё улетевшую, хрупкую детскую жизнь... Мысли о том, что она даже не успела ни увидеть, ни похоронить своего малыша, жгли её измученную душу, и она никак не могла себе этого простить. И, под конец, вся эта боль выплеснулась у неё в самую настоящую депрессию...
В то время Серёгины всей семьёй старались избегать разговоров о случившемся, несмотря на то, что папу до сих пор душила обрушившаяся на него боль потери, и он никак не мог выбраться из того беспросветного «острова отчаяния», в который швырнула его беда... Наверное, нет на свете ничего страшнее, чем хоронить своего собственного ребёнка... А папе пришлось это делать в одиночку... Одному хоронить своего маленького сынишку, которого он, даже ещё не зная, успел так сильно и беззаветно полюбить...
Я до сих пор не могу без слёз читать эти печальные и светлые строки, которые папа написал своему маленькому сыну, зная, что у него никогда не будет возможности ему это сказать...

Сыночку
Мальчик ты мой ясноглазый!
Радость, надежда моя!
Не уходи, мой милый,
не покидай меня!
Встань, протяни ручонки,
Глазки свои открой,
Милый ты мой мальчонка,
Славный сыночек мой.
Встань, погляди, послушай
Как нам птицы поют,
Как цветы на рассвете
Росы майские пьют.
Встань, погляди мой милый,
Смерть тебя подождёт!
Видишь? – И на могилах
Солнечный май живёт!
Пламенеет цветами
Даже земля могил...
Так почему ж так мало
Ты, мой сыночек, жил?
Мальчик мой ясноглазый,
Радость, надежда моя!
Не уходи, мой милый,
Не покидай меня...
Он нарёк его Александром, выбрав это имя сам, так как мама была в больнице и ему некого больше было спросить. А когда бабушка предложила помочь похоронить малыша, папа категорически отказался. Он сделал всё сам, от начала до конца, хотя я не могу даже представить, сколько горя надо было перенести, хороня своего новорождённого сына, и в то же время зная, что в больнице умирает его горячо любимая жена... Но папа это всё перенёс без единого слова упрёка кому-либо, только единственное, о чём он молился, это чтобы вернулась к нему его любимая Аннушка, пока этот страшный удар не подкосил её окончательно, и пока на её измученный мозг не опустилась ночь...
И вот мама вернулась, а он был совершенно бессилен чем-то ей помочь, и совершенно не знал, как же её вывести из этого жуткого, «мёртвого» состояния...
Смерть маленького Александра глубоко потрясла всю семью Серёгиных. Казалось, никогда не вернётся в этот грустный дом солнечный свет, и никогда не будет звучать больше смех... Мама всё ещё была «убитой». И хотя её молодое тело, подчиняясь законам природы, начинало всё больше и больше крепнуть, её раненая душа, несмотря на все старания папы, как улетевшая птица, всё ещё была далеко и, глубоко окунувшись в океан боли, не спешила оттуда вернуться...

Существует мнение, что этому поспособствовала Екатерина II . В 1780 году во время её поездки по Крыму Николай лично отвечал за её безопасность, когда ему было всего 16 лет.

Потом что-то произошло, в середине 1780-х Николай оставил военную службу и надолго исчез из окружения императрицы. Поступил асессором в Псковскую палату гражданского суда, где прослужил около пяти лет с жалованием 300 руб. в год, после чего был переведён в Санкт-Петербургскую Казённую палату .

Затем - новый резкий скачок карьеры. Его вызвали в Петербург и дали место начальника канцелярии у вице-президента Адмиралтейств-коллегии графа И. Г. Чернышёва , а затем - экзекутора Адмиралтейств-коллегии. В 1791-93 годах - правитель канцелярии Гавриила Романовича Державина , кабинет-секретаря Екатерины II .

В 1794 году Резанов по поручению Платона Зубова отправляется в Иркутск . Резанов участвует в инспекции деятельности компании основателя первых русских поселений в Америке Григория Ивановича Шелихова .

Резанов женился 24 января 1795 года на пятнадцатилетней дочери Шелихова - Анне Григорьевне. Она получает дворянский титул, а он - хорошее приданое. Через полгода Шелихов умирает и Николай становится совладельцем его капитала. Сразу после смерти Екатерины II и падения графа Зубова Резанов возвращается в Петербург.

Во время экспедиции Резанов и Крузенштерн так рассорились, что общались только с помощью записок. После очередного скандала Резанов закрылся в каюте и больше её не покидал до самого прибытия в Петропавловск . Здесь Резанов написал жалобу правителю Камчатской области Павлу Ивановичу Кошелеву на взбунтовавшийся экипаж и потребовал казни Крузенштерна. Крузенштерн согласился пойти под суд, но незамедлительно, до окончания экспедиции, срывая тем самым миссию Резанова. Генерал-губернатору с большим трудом удалось их помирить.

По версии записок Резанова, 8 августа 1804 года Крузенштерн и все офицеры пришли на квартиру Резанова в полной форме и извинились за свои проступки. Резанов согласился продолжить плавание в том же составе. Однако записки Резанова - единственный источник, который упоминает о покаянии Крузенштерна. Ни в дневниках и письмах других участников экспедиции, ни в письмах Кошелева, ни в записках служащих РАК, сопровождавших Резанова, об этом нет ни слова. Из письма же Крузенштерна Президенту Академии наук Н. Н. Новосильцеву следует, что, возможно, не Крузенштерн и все офицеры публично извинялись перед Резановым, а Резанов публично извинялся перед Крузенштерном.

Из письма Крузенштерна Новосильцеву

Его превосходительство господин Резанов, в присутствии областного коменданта и более 10-ти офицеров, называл меня бунтовщиком, разбойником, казнь определил мне на ешафоте, другим угрожал вечною ссылкою в Камчатку. Признаюсь, я боялся. Как бы Государь не был справедлив, но, будучи от него в 13000-х верстах, - всего от г. Резанова ожидать мог, ежели бы и областной командир взял сторону его. Но нет, сие не есть правило честного Кошелева, он не брал ни которую. Единым лишь своим присутствием, благоразумием, справедливостью - доставил мне свободное дыхание, и я уже был уверен, что не ввергнусь в самовластие г. Резанова. После вышеупомянутых ругательств, которые повторить даже больно, отдавал я ему шпагу. Г. Резанов не принял её. Я просил чтоб сковать меня в железы и как он говорит, «яко криминальнаго преступника» отослать для суда в С.-Петербург. Я письменно представлял ему, что уже такого рода люди, как назвал он меня, - государевым кораблем командовать не могут. Он ничего сего слышать не хотел, говорил, что едет в С.-Петербург для присылки из Сената судей, а я чтоб тлел на Камчатке; но когда и областной комендант представил ему, что мое требование справедливо, и что я (не) должен быть сменен тогда переменилась сцена. Он пожелал со мною мириться и идти в Японию. Сначала с презрением отвергнул я предложение его; но, сообразив обстоятельства, согласился… Экспедиция сия есть первое предприятие сего рода Россиян; должна-ли бы она рушиться от несогласия двух частных (лиц)?.. Пусть виноват кто бы такой из нас не был, но вина обратилась бы на лицо всей России. И так, имев сии побудительные причины, и имея свидетелем ко всему произошедшему его превосходительства Павла Ивановича (Кошелева), хотя против чувств моих, согласился помириться; но с тем, чтоб он при всех просил у меня прощения, чтоб в оправдание мое испросил у Государя прощение, что обнес меня невинно. - Я должен был требовать сего, ибо обида сия касалась не до одного меня, а пала на лицо всех офицеров и к безчестию флага, под которым имеем честь служить. Резанов был на все согласен, даже просил меня написать все, что только мне угодно: он все подпишет. Конечно, он знал сердце мое, он знал, что я не возьму того письменно, в чём он клялся в присутствии многих своей честью. На сих условиях я помирился…

Резанов в Японии

Взяв у генерал-губернатора почётный караул (2 офицера, барабанщик, 5 солдат) для посла, «Надежда» поплыла в Японию («Нева» - на Аляску) . Корабль прибыл в город Нагасаки 26 сентября 1804 года. Остров Дэдзима служил в то время единственным окном для взаимодействия японцев с западным миром (см. сакоку). Русским в гавань японцы запретили входить, и Крузенштерн бросил якорь в заливе. Самому Резанову разрешили сойти на берег, предоставили отличное жильё, но за его пределы выходить было нельзя, и никого к нему не пускали. Велели ждать ответа от императора. Любую еду доставляли по первому требованию, денег не брали. Так продолжалось полгода. В марте прибыл сановник с ответом императора. В ответе было сказано, что посольство он принять не может и торговать с Россией не желает. Вернул назад все подарки и потребовал, чтобы корабль покинул Японию.

Резанов не сдержался, наговорил сановнику дерзостей и потребовал всё это перевести. Договор с Японией заключить не удалось, и экспедиция вернулась в Петропавловск. Вот как описывает этот эпизод Чехов в книге «Остров Сахалин» :

Посол Резанов, уполномоченный заключить торговый союз с Японией, должен был также ещё «приобрести остров Сахалин, не зависимый ни от китайцев, ни от японцев». Вел он себя крайне бестактно. /…/ Если верить Крузенштерну, то Резанову на аудиенции было отказано даже в стуле, не позволили ему иметь при себе шпагу и «в рассуждении нетерпимости» он был даже без обуви. И это - посол, русский вельможа! Кажется, трудно меньше проявить достоинства. Потерпевши полное фиаско, Резанов захотел мстить японцам. Он приказал морскому офицеру Хвостову попугать сахалинских японцев, и приказ этот был отдан не совсем в обычном порядке, как-то криво: в запечатанном конверте, с непременным условием вскрыть и прочитать лишь по прибытии на место .

Американский период

В Петропавловске Резанов узнал, что Крузенштерна наградили орденом Св. Анны II степени, а ему пожаловали только табакерку , осыпанную бриллиантами и освободили от дальнейшего участия в первой кругосветной экспедиции, приказав провести инспекцию русских поселений на Аляске.

Перед отъездом в Петербург Резанов оставил инструкцию Главному правителю русских колоний в Америке А. А. Баранову с идеей создания аграрного поселения в Северной Калифорнии для снабжения Аляски продовольствием. Такое поселение, Росс , было основано в 1812 году и просуществовало до 1841 года.

В сентябре 1806 года Резанов добрался до Охотска . Начиналась осенняя распутица, и ехать дальше было нельзя. Но он отправился по «многотрудному пути верховою ездою». Перебираясь через реки, из-за тонкого льда несколько раз падал в воду. Несколько ночей пришлось провести прямо на снегу. В итоге страшно простудился и пролежал в горячке и беспамятстве 12 дней. Как только очнулся, снова пустился в путь.

По дороге потерял сознание, упал с лошади и сильно ударился головой. Его довезли до Красноярска , где 1 марта 1807 года он и умер. Резанов был похоронен 13 марта на кладбище Воскресенского собора .

Кончита осталась верна Резанову. Согласно легенде, она чуть больше года ходила каждое утро на мыс, садилась на камни и смотрела на океан. Сейчас на этом месте опора моста «Золотые ворота». В 1808 году она узнала о смерти Резанова из письма А. А. Баранова, посланного её отцу. Однако, выйти замуж она больше не пыталась. В конце жизни она ушла в монастырь, где умерла в 1857 году. Похоронена недалеко от Сан-Франциско, в Бениша (Benicia), на кладбище ордена доминиканцев.

Память

Напишите отзыв о статье "Резанов, Николай Петрович"

Примечания

Литература

  • Россия в Калифорнии. Русские документы о колонии Росс и российско-калифорнийских связях, 1803-1850. Сост. А.А.Истомин, Дж.Р.Гибсон, В.А.Тишков. Т.I. М., 2005.
  • Owen Matthews «Glorious Misadventures: Nikolai Rezanov and the Dream of a Russian America». Bloomsbury, 2013.

Ссылки

  • из Русского биографического словаря

Отрывок, характеризующий Резанов, Николай Петрович

В этот день у графини Елены Васильевны был раут, был французский посланник, был принц, сделавшийся с недавнего времени частым посетителем дома графини, и много блестящих дам и мужчин. Пьер был внизу, прошелся по залам, и поразил всех гостей своим сосредоточенно рассеянным и мрачным видом.
Пьер со времени бала чувствовал в себе приближение припадков ипохондрии и с отчаянным усилием старался бороться против них. Со времени сближения принца с его женою, Пьер неожиданно был пожалован в камергеры, и с этого времени он стал чувствовать тяжесть и стыд в большом обществе, и чаще ему стали приходить прежние мрачные мысли о тщете всего человеческого. В это же время замеченное им чувство между покровительствуемой им Наташей и князем Андреем, своей противуположностью между его положением и положением его друга, еще усиливало это мрачное настроение. Он одинаково старался избегать мыслей о своей жене и о Наташе и князе Андрее. Опять всё ему казалось ничтожно в сравнении с вечностью, опять представлялся вопрос: «к чему?». И он дни и ночи заставлял себя трудиться над масонскими работами, надеясь отогнать приближение злого духа. Пьер в 12 м часу, выйдя из покоев графини, сидел у себя наверху в накуренной, низкой комнате, в затасканном халате перед столом и переписывал подлинные шотландские акты, когда кто то вошел к нему в комнату. Это был князь Андрей.
– А, это вы, – сказал Пьер с рассеянным и недовольным видом. – А я вот работаю, – сказал он, указывая на тетрадь с тем видом спасения от невзгод жизни, с которым смотрят несчастливые люди на свою работу.
Князь Андрей с сияющим, восторженным и обновленным к жизни лицом остановился перед Пьером и, не замечая его печального лица, с эгоизмом счастия улыбнулся ему.
– Ну, душа моя, – сказал он, – я вчера хотел сказать тебе и нынче за этим приехал к тебе. Никогда не испытывал ничего подобного. Я влюблен, мой друг.
Пьер вдруг тяжело вздохнул и повалился своим тяжелым телом на диван, подле князя Андрея.
– В Наташу Ростову, да? – сказал он.
– Да, да, в кого же? Никогда не поверил бы, но это чувство сильнее меня. Вчера я мучился, страдал, но и мученья этого я не отдам ни за что в мире. Я не жил прежде. Теперь только я живу, но я не могу жить без нее. Но может ли она любить меня?… Я стар для нее… Что ты не говоришь?…
– Я? Я? Что я говорил вам, – вдруг сказал Пьер, вставая и начиная ходить по комнате. – Я всегда это думал… Эта девушка такое сокровище, такое… Это редкая девушка… Милый друг, я вас прошу, вы не умствуйте, не сомневайтесь, женитесь, женитесь и женитесь… И я уверен, что счастливее вас не будет человека.
– Но она!
– Она любит вас.
– Не говори вздору… – сказал князь Андрей, улыбаясь и глядя в глаза Пьеру.
– Любит, я знаю, – сердито закричал Пьер.
– Нет, слушай, – сказал князь Андрей, останавливая его за руку. – Ты знаешь ли, в каком я положении? Мне нужно сказать все кому нибудь.
– Ну, ну, говорите, я очень рад, – говорил Пьер, и действительно лицо его изменилось, морщина разгладилась, и он радостно слушал князя Андрея. Князь Андрей казался и был совсем другим, новым человеком. Где была его тоска, его презрение к жизни, его разочарованность? Пьер был единственный человек, перед которым он решался высказаться; но зато он ему высказывал всё, что у него было на душе. То он легко и смело делал планы на продолжительное будущее, говорил о том, как он не может пожертвовать своим счастьем для каприза своего отца, как он заставит отца согласиться на этот брак и полюбить ее или обойдется без его согласия, то он удивлялся, как на что то странное, чуждое, от него независящее, на то чувство, которое владело им.
– Я бы не поверил тому, кто бы мне сказал, что я могу так любить, – говорил князь Андрей. – Это совсем не то чувство, которое было у меня прежде. Весь мир разделен для меня на две половины: одна – она и там всё счастье надежды, свет; другая половина – всё, где ее нет, там всё уныние и темнота…
– Темнота и мрак, – повторил Пьер, – да, да, я понимаю это.
– Я не могу не любить света, я не виноват в этом. И я очень счастлив. Ты понимаешь меня? Я знаю, что ты рад за меня.
– Да, да, – подтверждал Пьер, умиленными и грустными глазами глядя на своего друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.

Для женитьбы нужно было согласие отца, и для этого на другой день князь Андрей уехал к отцу.
Отец с наружным спокойствием, но внутренней злобой принял сообщение сына. Он не мог понять того, чтобы кто нибудь хотел изменять жизнь, вносить в нее что нибудь новое, когда жизнь для него уже кончалась. – «Дали бы только дожить так, как я хочу, а потом бы делали, что хотели», говорил себе старик. С сыном однако он употребил ту дипломацию, которую он употреблял в важных случаях. Приняв спокойный тон, он обсудил всё дело.
Во первых, женитьба была не блестящая в отношении родства, богатства и знатности. Во вторых, князь Андрей был не первой молодости и слаб здоровьем (старик особенно налегал на это), а она была очень молода. В третьих, был сын, которого жалко было отдать девчонке. В четвертых, наконец, – сказал отец, насмешливо глядя на сына, – я тебя прошу, отложи дело на год, съезди за границу, полечись, сыщи, как ты и хочешь, немца, для князя Николая, и потом, ежели уж любовь, страсть, упрямство, что хочешь, так велики, тогда женись.
– И это последнее мое слово, знай, последнее… – кончил князь таким тоном, которым показывал, что ничто не заставит его изменить свое решение.
Князь Андрей ясно видел, что старик надеялся, что чувство его или его будущей невесты не выдержит испытания года, или что он сам, старый князь, умрет к этому времени, и решил исполнить волю отца: сделать предложение и отложить свадьбу на год.
Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена, равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»
– Нет, – отвечала она, но она не понимала того, что он спрашивал.
– Простите меня, – сказал князь Андрей, – но вы так молоды, а я уже так много испытал жизни. Мне страшно за вас. Вы не знаете себя.
Наташа с сосредоточенным вниманием слушала, стараясь понять смысл его слов и не понимала.
– Как ни тяжел мне будет этот год, отсрочивающий мое счастье, – продолжал князь Андрей, – в этот срок вы поверите себя. Я прошу вас через год сделать мое счастье; но вы свободны: помолвка наша останется тайной и, ежели вы убедились бы, что вы не любите меня, или полюбили бы… – сказал князь Андрей с неестественной улыбкой.
– Зачем вы это говорите? – перебила его Наташа. – Вы знаете, что с того самого дня, как вы в первый раз приехали в Отрадное, я полюбила вас, – сказала она, твердо уверенная, что она говорила правду.
– В год вы узнаете себя…
– Целый год! – вдруг сказала Наташа, теперь только поняв то, что свадьба отсрочена на год. – Да отчего ж год? Отчего ж год?… – Князь Андрей стал ей объяснять причины этой отсрочки. Наташа не слушала его.
– И нельзя иначе? – спросила она. Князь Андрей ничего не ответил, но в лице его выразилась невозможность изменить это решение.
– Это ужасно! Нет, это ужасно, ужасно! – вдруг заговорила Наташа и опять зарыдала. – Я умру, дожидаясь года: это нельзя, это ужасно. – Она взглянула в лицо своего жениха и увидала на нем выражение сострадания и недоумения.
– Нет, нет, я всё сделаю, – сказала она, вдруг остановив слезы, – я так счастлива! – Отец и мать вошли в комнату и благословили жениха и невесту.
С этого дня князь Андрей женихом стал ездить к Ростовым.

Обручения не было и никому не было объявлено о помолвке Болконского с Наташей; на этом настоял князь Андрей. Он говорил, что так как он причиной отсрочки, то он и должен нести всю тяжесть ее. Он говорил, что он навеки связал себя своим словом, но что он не хочет связывать Наташу и предоставляет ей полную свободу. Ежели она через полгода почувствует, что она не любит его, она будет в своем праве, ежели откажет ему. Само собою разумеется, что ни родители, ни Наташа не хотели слышать об этом; но князь Андрей настаивал на своем. Князь Андрей бывал каждый день у Ростовых, но не как жених обращался с Наташей: он говорил ей вы и целовал только ее руку. Между князем Андреем и Наташей после дня предложения установились совсем другие чем прежде, близкие, простые отношения. Они как будто до сих пор не знали друг друга. И он и она любили вспоминать о том, как они смотрели друг на друга, когда были еще ничем, теперь оба они чувствовали себя совсем другими существами: тогда притворными, теперь простыми и искренними. Сначала в семействе чувствовалась неловкость в обращении с князем Андреем; он казался человеком из чуждого мира, и Наташа долго приучала домашних к князю Андрею и с гордостью уверяла всех, что он только кажется таким особенным, а что он такой же, как и все, и что она его не боится и что никто не должен бояться его. После нескольких дней, в семействе к нему привыкли и не стесняясь вели при нем прежний образ жизни, в котором он принимал участие. Он про хозяйство умел говорить с графом и про наряды с графиней и Наташей, и про альбомы и канву с Соней. Иногда домашние Ростовы между собою и при князе Андрее удивлялись тому, как всё это случилось и как очевидны были предзнаменования этого: и приезд князя Андрея в Отрадное, и их приезд в Петербург, и сходство между Наташей и князем Андреем, которое заметила няня в первый приезд князя Андрея, и столкновение в 1805 м году между Андреем и Николаем, и еще много других предзнаменований того, что случилось, было замечено домашними.
В доме царствовала та поэтическая скука и молчаливость, которая всегда сопутствует присутствию жениха и невесты. Часто сидя вместе, все молчали. Иногда вставали и уходили, и жених с невестой, оставаясь одни, всё также молчали. Редко они говорили о будущей своей жизни. Князю Андрею страшно и совестно было говорить об этом. Наташа разделяла это чувство, как и все его чувства, которые она постоянно угадывала. Один раз Наташа стала расспрашивать про его сына. Князь Андрей покраснел, что с ним часто случалось теперь и что особенно любила Наташа, и сказал, что сын его не будет жить с ними.
– Отчего? – испуганно сказала Наташа.
– Я не могу отнять его у деда и потом…
– Как бы я его любила! – сказала Наташа, тотчас же угадав его мысль; но я знаю, вы хотите, чтобы не было предлогов обвинять вас и меня.
Старый граф иногда подходил к князю Андрею, целовал его, спрашивал у него совета на счет воспитания Пети или службы Николая. Старая графиня вздыхала, глядя на них. Соня боялась всякую минуту быть лишней и старалась находить предлоги оставлять их одних, когда им этого и не нужно было. Когда князь Андрей говорил (он очень хорошо рассказывал), Наташа с гордостью слушала его; когда она говорила, то со страхом и радостью замечала, что он внимательно и испытующе смотрит на нее. Она с недоумением спрашивала себя: «Что он ищет во мне? Чего то он добивается своим взглядом! Что, как нет во мне того, что он ищет этим взглядом?» Иногда она входила в свойственное ей безумно веселое расположение духа, и тогда она особенно любила слушать и смотреть, как князь Андрей смеялся. Он редко смеялся, но зато, когда он смеялся, то отдавался весь своему смеху, и всякий раз после этого смеха она чувствовала себя ближе к нему. Наташа была бы совершенно счастлива, ежели бы мысль о предстоящей и приближающейся разлуке не пугала ее, так как и он бледнел и холодел при одной мысли о том.
Накануне своего отъезда из Петербурга, князь Андрей привез с собой Пьера, со времени бала ни разу не бывшего у Ростовых. Пьер казался растерянным и смущенным. Он разговаривал с матерью. Наташа села с Соней у шахматного столика, приглашая этим к себе князя Андрея. Он подошел к ним.
– Вы ведь давно знаете Безухого? – спросил он. – Вы любите его?
– Да, он славный, но смешной очень.
И она, как всегда говоря о Пьере, стала рассказывать анекдоты о его рассеянности, анекдоты, которые даже выдумывали на него.
– Вы знаете, я поверил ему нашу тайну, – сказал князь Андрей. – Я знаю его с детства. Это золотое сердце. Я вас прошу, Натали, – сказал он вдруг серьезно; – я уеду, Бог знает, что может случиться. Вы можете разлю… Ну, знаю, что я не должен говорить об этом. Одно, – чтобы ни случилось с вами, когда меня не будет…
– Что ж случится?…
– Какое бы горе ни было, – продолжал князь Андрей, – я вас прошу, m lle Sophie, что бы ни случилось, обратитесь к нему одному за советом и помощью. Это самый рассеянный и смешной человек, но самое золотое сердце.
Ни отец и мать, ни Соня, ни сам князь Андрей не могли предвидеть того, как подействует на Наташу расставанье с ее женихом. Красная и взволнованная, с сухими глазами, она ходила этот день по дому, занимаясь самыми ничтожными делами, как будто не понимая того, что ожидает ее. Она не плакала и в ту минуту, как он, прощаясь, последний раз поцеловал ее руку. – Не уезжайте! – только проговорила она ему таким голосом, который заставил его задуматься о том, не нужно ли ему действительно остаться и который он долго помнил после этого. Когда он уехал, она тоже не плакала; но несколько дней она не плача сидела в своей комнате, не интересовалась ничем и только говорила иногда: – Ах, зачем он уехал!

Русская Америка

В мае 1812 года, на побережье Тихого океана, всего в 80 километрах от Сан-Франциско появилась русская крепость Форт-Росс.

Инициатором постройки южной русской фактории выступал граф Н. П. Резанов, один из учредителей и первый директор Российско-американской компании (РАК) - торгового объединения, созданного специально для освоения Аляски и Калифорнийского побережья.

Граф настаивал на том, чтобы русское поселение было основано как можно южнее, и могло служить источником продуктов питания и потребной для дальнейшего освоения северных территорий амуниции. Понятно, что выращивать хлеб на самой Аляске невозможно, а перевозки всего необходимого из России слишком дорого обходились государству.

Сам Резанов не дожил до дня закладки Калифорнийской фактории, он умер в 1807 году и его план о присоединении этой благой земли к России так и не смогли без него осуществить. Российская казна доходов от форта не получала, одни убытки и сверху пришел указ: продать Форт-Росс. Через тридцать лет в 1842 году Форт Росс был продан Саттеру, а позже не стало и русской Аляски.

Любовь Резанова и Кончиты

Путешествие Николая Резанова в далекую Русскую Америку и романтическая любовь графа к дочери губернатора Сан-Франциско воистину стали легендой. В июле 1981 года в столичном Ленкоме состоялась премьера рок-оперы «Юнона и Авось» о любви Резанова и Консепсьон де Аргуэльо, которую называют Кончитой. История любви графа и испанки стала культовой. Но какова была цена той любви?

В 1805 году граф Н.П. Резанов получил приказ провести инспекцию русских поселений на Аляске. Прибыв в столицу Русской Америки Ново-Архангельск, Резанов застал русскую колонию в ужасающем состоянии. Поселенцы просто пухли с голоду и постепенно вымирали, так как продукты им доставлялись через всю Сибирь и далее морем, через Берингов пролив.

Резанов купил у американских купцов судно «Юнона», полное продуктов, и отдал их поселенцам. Но до весны этих продуктов не хватило бы, поэтому Резанов приказал построить еще одно судно, «Авось». После постройки отправился на этих кораблях на юг, в Калифорнию, чтобы установить торговые отношения с испанцами, которым в то время принадлежала Калифорния, и заодно пополнить запас продуктов.

Здесь, собственно, и начинается история любви графа, а может быть история мифа об этой великой любви, получившей бессмертие. И вот два корабля с оголодавшей, шатающейся от цинги русской командой отошли к югу от Русской Америки и через месяц достигли залива Сан-Франциско.

По прибытии в Калифорнию Резанов совершенно покорил придворными манерами коменданта крепости Хосе Дарио Аргуэльо и очаровал его дочь - пятнадцатилетнюю Консепсьон и сделал ей предложение. Сказал ли 15-летней девочке таинственный и прекрасный 42-летний чужестранец, что был женат, да вот уже 4 года, как вдовствует, оставив на попечение императорского двора двух малых детей — Петра и Ольгу? Нет, об этом Кончита никогда не узнала.

Разумеется, что прежде, чем сделать предложение, Резанов многое обдумал. Разница в возрасте его смущала не так сильно, как столичная молва. Мнение света на Руси всегда значило очень много, поэтому следовало опасаться молвы. Потому Резанов напишет в письме своему покровителю и другу, министру коммерции графу Николаю Петровичу Румянцеву о том, что причиной, побудившей его предложить руку и сердце юной испанке являлась польза Отечеству, ради чего он был готов поступиться многим в личной жизни.

А Кончита была безусловно красавицей. Молодой Георг Лангсдорф, натуралист и личный врач Резанова, влюбившийся в Кончиту с первого взгляда, так описывает её в своём дневнике: «Она выделяется величественной осанкой, черты лица прекрасны и выразительны, глаза обвораживают. Добавьте сюда изящную фигуру,чудесные природные кудри, чудные зубы и тысячи других прелестей. Таких красивых женщин можно сыскать лишь в Италии, Португалии или Испании, но и то очень редко». У неё была совершенно естественная, ненаигранная манера держаться - черта, свойственная людям умным и знающим себе цену.

Кончита, как и все девушки её возраста во всём мире, грезила несбыточными мечтами о встрече со сказочным принцем, естественно, что Н. П. Резанов, командор и камергер Его Императорского Величества, сильный, высокий и красивый человек, произвёл на юную испанскую красавицу глубокое впечатление. Резанов был единственным из делегации русских, кто владел испанским языком, поэтому он мог разделить с Кончитой любую беседу. Он часто рассказывал ей, во многом по собственному её желанию, о Петербурге, Европе, дворе Екатерины Великой…

Он восхищал её своим благородством, образованностью, тактичностью, самообладанием, она этого восхищения и не пыталась скрывать.

Как следует из докладов Резанова, он не был человеком, потерявшим голову от любви. Он писал: «Ежедневно куртизуя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер ее, честолюбие неограниченное. Я представил российскую сторону изобильной, она готова была жить в ней, и, наконец, нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что-либо посерьезнее до того, что лишь предложил ей руку «.

Корабельный врач тоже считал, что у Резанова с самообладанием все в порядке, о чем писал в отчетах: «Можно было бы подумать, что он влюбился в эту красавицу. Однако ввиду присущей этому холодному человеку осмотрительности осторожнее будет допустить, что он просто возымел на нее какие-то дипломатические виды».

Она полюбила Резанова всем сердцем, горячим испанским сердцем. Когда он сделал ей предложение, она не на минуту не задумываясь, согласилась.«Предложение моё сразило воспитанных в фанатизме родителей её (Кончиты). Разность религий и впереди разлука с дочерью были для них громовым ударом. Они прибегли к миссионерам, те не знали, на что решиться. Возили бедную Консепсию в церковь, исповедывали её, убеждали к отказу, но решимость её наконец всех успокоила.

Святые отцы оставили разрешению Римского Престола, и я, ежели не мог окончить женитьбы моей, то сделал на то кондиционный акт и принудил помолвить нас, на то coглашено с тем, чтоб до разрешения Папы было сие тайною. С того времени, поставя себя коменданту на вид близкого родственника, управлял я уже портом Католического Величества так, как тою требовали и пользы мои, и губернатор крайне удивился-изумился, увидев, что весьма не в пору уверял он меня в искренних расположениях дома сего и что сам он, так сказать, в гостях у меня очутился…»

В общем, отец Кончиты дал согласие на брак русского графа и его дочери, а также и на строительство русских крепостей в Калифорнии. Кроме этого он отдал за бесценок груз в «2156 пуд. пшеницы, 351 пуд. ячменя, 560 пуд. бобовых. Сала и масла на 470 пуд. и ещё всяких вещей на 100 пуд., да так, что судно не могло поначалу отправиться. «Юнона» уходила, сочась жиром и салом».

Сама же Кончита обещала ждать своего жениха, который отправился доставить груз с припасами в свою Русскую Америку на Аляску и затем в Санкт-Петербург заручится ходатайством своего Императора перед Римским папой для получения официального разрешение католической церкви на «смешанный» брак. Резанов полагал, что на это могло уйти около двух лет.

Через месяц перегруженные «Юнона» и «Авось» прибыли в Ново-Архангельск, едва ли не черпая бортами воду. А для «молодого жениха» Резанова дело было за малым: получить разрешение на брак у государя-императора. Начиналась осенняя распутица, и ехать через всю Сибирь было нельзя, но граф торопился заключить брак с юной испанкой и отправился в путь верхом.

Перебираясь через реки, из-за тонкого льда несколько раз падал в воду, простудился и пролежал без сознания 12 дней. Его довезли до Красноярска, где 1 марта 1807 года он и умер. Злые языки утверждали, что граф свалился с лошади по причине изрядного подпития и сломал шею.

Для Кончиты начались долгие месяцы, а затем и годы, ожидания. Ежедневно она выходила на берег океана, на самый мыс, усаживалась там на камень и неотрывно смотрела вдаль, ожидая появления корабля своего жениха. (В наши дни в этом месте стоят опоры известного моста «Золотые ворота».) Но прошли уже все сроки, а её любимый так и не появился. Родители Кончиты утешали её и старались убедить не отчаиваться.

Даже когда ей рассказали о его смерти, она осталась верна ему — так и не вышли замуж, хотя ей предлагали руку и сердце достойнейшие женихи Калифорнии, занималась благотворительностью, обучала индейцев. Её называли La Beata . В начале 1840-х годов донна Консепсьон (Donna Concepcion ) вступила в третий Орден Белого Духовенства, а по основании в 1851 году в городе Бенишия монастыря Св. Доминика стала его первой монахиней под именем Мария Доминга. Она умерла в возрасте 67 лет 23 декабря 1857 года.

Могила Консепсьон Аргуэльо

Они покоятся в разных местах, но …

Раздумывая над судьбой этой пары, которая ныне уже стала легендой, иные задают себе вопрос, была ли в действительности их любовь так романтична и взаимно сильна, как это представлено в посвящённых им поэтических произведениях.

Романтики сравнивают Резанова и Кочиту с Ромео и Джульеттой, скептики же стараются подвести под основание их любовной истории немалую долю практического смысла, утверждая, что каждому из них этот союз был по-своему выгоден. Изучаются дневниковые записи, письма и заметки тех лет.

Но далеко не всегда человек доверяет бумаге свои истинные мысли и намерения. О том, что на самом деле творится в его душе, известно лишь ему одному. К чему сравнивать чувство юной энергичной девушки и ответный шаг зрелого мужчины, обременённого государственными заботами, пережившего потерю любимой жены (с которой встретился в её 15 лет), отца двоих детей.

Перед смертью Резанов упомянул о Кончите в своём прощальном письме М. М. Булдакову, который был его свояком (мужем сестры его покойной жены) и одним из директоров Российско-Американской компании:

«P.S. Из калифорнийского донесения моего не сочти, мой друг, меня ветренницей. Любовь моя у вас в Невском под куском мрамора (его покойная жена), а здесь следствие энтузиазма и новая жертва Отечеству. Контепсия мила, как ангел, прекрасна, добра сердцем, любит меня; я люблю ее , и плачу о том, что нет ей места в сердце моем, здесь я, друг мой, как грешник на духу, каюсь, но ты, как пастырь мой, СОХРАНИ тайну.»

Приходилось не раз замечать, что старающиеся «развенчать» эту любовную историю приводят в качестве аргумента эти сроки, предпочитая выпускать в них слова «я люблю ее» .

Мария Доминга (Кончита) была похоронена на кладбище при монастыре, где в 1857 году она окончила свой земной путь, а в 1897 году все захоронения монахинь, в том числе и её могила, были перенесены на специальное кладбище Ордена Святого Доменика, где она покоится по сей. Рядом с её простым надгробием в Бениции установлен белый памятник, где всегда лежат цветы.

Каждый год общество местного исторического музея устраивает праздник в честь этой истории любви, проводит поэтический конкурс. В небольшом музее Президио есть макет крепости и местности Erba Buena с фигурками Резанова и Кончиты, стоящими на мысу залива.

Памятник на предполагаемом месте захоронения Резанова на Троицком кладбище

Николай Петрович Резанов был похоронен в 1807 году на кладбище около Воскресенского собора города Красноярска, где он скончался. На средства Российско-Американской Компании над его могилой в 1831 году был установлен красивый памятник, который в советское время был утрачен при разрушении Воскресенского собора.

В 1960 году могила графа Резанова была обнаружена, а прах его был перенесён на Троицкое кладбище и захоронен там недалеко от церкви.

В 1997 году Майкл Клок — профессор, декан математического факультета Тихоокеанского университета штата Оригон – привез в Красноярск из Америки маленькую ёлочку, которую он специально выкопал в так называемой «роще Резанова» на острове Кадьяк, на Аляске. Эта роща образовалась от одной ёлочки, посаженной здесь в давние времена по приказу графа Резанова.

В 2000 году на Троицком кладбище был установлен новый надгробный памятник Резанову в виде большого креста из белого мрамора, на котором можно прочесть надпись «Я тебя никогда не увижу. Я тебя никогда не забуду». В том же году был совершён символический акт воссоединения влюбленных: шериф города Монтерей (Калифорния, США) Гарри Браун. привёз в Красноярск розу и горсть земли с могилы Консепсьон Аргуэльо и развеял её над могилой Николая Резанова. В свою очередь, он увёз из России горсть земли с могилы Резанова, которую развеяли на могиле Кончиты на кладбище Святого Доминика в Бениции.

Хочется верить, что любовь между ними всё-таки была, и олицетворением её в памяти последующих поколений стал трогательный образ верной Кончиты. Ей посвятил свою балладу ” американский писатель Francis Bret Harte (1836-1902).

В России поэт Андрей Вознесенский посвятил истории графа Резанова и Кончиты поэму “Авось!”, которая была написана в 1970 году. Семь лет спустя Вознесенский создал либретто рок-оперы «Юнона и Авось» на музыку Алексея Рыбникова, которую поставил на сцене театра «Ленком» режиссёр Марк Захаров.