Евгений Поддубный родился 22 августа 1983 года в Белгороде. Его родители – врачи, поэтому мальчик умел оказывать первую помощь, делать перевязки. Это умение не раз пригодилось во взрослой жизни.

Какое-то время семья жила на Востоке, поэтому Евгению близка восточная культура, знает он и арабский язык. Также он свободно разговаривает на английском.

После школы Евгений пошёл учиться в институт г. Белгорода, где изучал историю. Через год он перевёлся на факультет психологии. Будучи студентом, Поддубный работал ведущим на радио, корреспондентом на местном ТВ, писал статьи для газеты.

Профессиональная деятельность

После института Поддубный уехал в Москву, где устроился на «ТВ-Центр». На канале он трудился 9 лет. С 2011 г. начал работать в должности корреспондента на «России-24», делая репортажи о локальных конфликтах.

Евгения включили в штат военных журналистов, благодаря его крепким нервам, навыкам и умениям. Он стал вести репортажи из горячих точек. Первый из них состоялся в августе 2008 г. в Цхинвали. В зоне конфликта началась эвакуация жителей, съёмочная группа отдала людям свой микроавтобус. Сами журналисты снимали репортаж во время боя.

Поддубный Евгений не раз побывал в Сирии, первая командировка в страну была в 2011 г. Спустя год журналист выпустил документальный фильм «Битва за Сирию», который показывали во многих странах. Командировки в горячих точках длились много месяцев. В 2013 г. съёмочная группа и сопровождающие попали под обстрел, бой был снят на камеру. Журналисты чудом остались живы.

Поддубный также делал репортажи о войне на Украине, не раз приходилось вести съёмки из окопов. В журналистов много раз стреляли. Во время майдановских событий с корреспондентами отказывались разговаривать, а новые власти Украины объявили им войну. Было арестовано, убито несколько репортёров, российских и иностранных. Несколько журналистов, включая Поддубного, объявили террористами, приговорив к смерти. На основе съёмок событий на Украине были созданы 3 документальных фильма: «Батя», «Цена поражения», «Прощание славян».

В 2015 г. Поддубного вновь отправили в Сирию, с 2016 г. он стал координатором благотворительной организации «Русская гуманитарная миссия». В ноябре 2016 г. силами её сотрудников началась эвакуация населения, людей выводили, в основном, ночью. О событиях в Сирии рассказано в документальном фильме Поддубного – «Алеппо. Освобождение», который вышел в 2017 г.

Поддубный продолжает работать на телеканале «Россия-24», он ведёт репортажи, как из студии, так и из зон боевых действий. За свою деятельность Евгений имеет множество наград, включая 5 государственных.

Личная жизнь

Информации о личной жизни журналиста в Сети очень мало. Известно, что он не женат, детей не имеет. Но у Евгения есть много друзей. Сам Поддубный утверждает, что у него на первом месте работа.

Совет 2: Поддубный Иван Максимович: биография, карьера, личная жизнь

Поддубный Иван Максимович – одна из самых легендарных фигур в мире спорта, шестикратный чемпион мира по борьбе, гигант, силач, удивительный человек со сложной судьбой, родившийся в позапрошлом веке и до сих пор остающийся кумиром юных борцов.

Биография

Родился Иван Поддубный в Полтавщине, в небольшом селе Богодуховка осенью 1871 года. Семья была многодетной и не слишком богатой, но отец, происходивший из рода запорожских казаков, никогда не жаловался на здоровье, и дети удавались в него. Иван получил от отца богатырскую стать, а от матери – музыкальный слух.

Уже в 12 лет Ваня пошел наниматься в батраки, где удивлял всех недюжинной силой и невероятной выносливостью. В потешной борьбе, которую устраивали мужики, он часто выходил победителем. Когда подрос, Иван влюбился в дочку местного зажиточного купца Витяка, но шансов на брак с девушкой у него не было, и отец отправил сына подальше от села, чтобы тот не наделал глупостей.

Так Иван оказался в порту Севастополя, где начал работать грузчиком. Каждый вечер работники развлекали себя борьбой на кулаках – и тут Ивану не было равных. Слухи о его необычайных габаритах, силе и сноровке разнеслись по всей округе, и вскоре Иван познакомился с известными атлетами Васильевым и Преображенским, которые убедили его начать профессиональные тренировки. В то время борьба была больше цирковым представлением, чем отдельным видом спорта.

Карьера

В 1896 году юный силач получил предложение стать артистом труппы Труцци, знаменитого итальянца. Посмотреть на представления Поддубного приходили огромные толпы. Особенно восхищал публику номер с телеграфным столбом, который клали на плечи атлету, и на столб вешались люди, пока тот не ломался. И все это время Иван стоял, как вкопанный, спокойно выдерживая вес пары десятков зевак (вместе с тяжеленным столбом) на своих плечах.

В 1900-м году в России появилась мода на греко-римскую борьбу, и атлеты стали осваивать этот стиль, становясь настоящими гладиаторами на манеже. Поддубный тоже стал тренироваться и впервые поехал за границу, представлять свою страну во Франции на борцовском турнире 1903 года в Париже. Иван уложил в опилки всех соперников, но не смог пройти Рауля де Буше, с его мошеннической тактикой (Буше обмазывал тело маслом, чтобы противник не смог надежно его захватить) и нечестными приемами. Судьи, несмотря на гнев зала, присудили победу французу.

Расстройство добродушного гиганта было так велико, что он едва не забросил свою борцовскую карьеру, но друзья уговорили его остаться. И тогда Поддубный загорелся новой идеей – он решил взять реванш, и вскоре ему это удалось на турнире, который прошел в Санкт-Петербурге. Иван буквально жонглировал куда менее габаритным французом под дружный хохот зала. После этого Поддубный Иван Максимович ни разу не проигрывал турнира или соревнования, порой отдавая победу противнику лишь в отдельных боях.

После первой мировой, в 1922 году Иван начал выступать в уже советском Московском цирке, заодно став наставником для молодых атлетов. Несмотря на довольно солидный возраст (51 год), он оставался непобедимым силачом, ни разу ничем не болевшим. Здоровье и богатырский вид этого человека изумляли всех зрителей.

В 1924-м Иван отправился в гастроли по Европе и США. А в 1926 году Поддубный стал абсолютным чемпионом Америки по борьбе, поражая всех не только невероятными размерами, силой и умением, но и своим спортивным долголетием – ведь этому русскому богатырю тогда исполнилось уже 55 лет!

Последние годы и смерть

Покинул манеж Иван только в 70 лет, заработав кучу денег и всемирную славу. Причем вовсе не по причине усталости или здоровья. Ему просто захотелось тихой жизни. К сожалению, тихой – не получилось. Именно в этот год началась Вторая мировая, и атлет оказался заперт немцами в оккупированном городе Ейске.

Нацисты предлагали ему немалые деньги и льготы за то, чтобы он уехал в Германию тренировать немецких солдат, но Поддубный ответил решительным отказом. После войны Иван доживал в жуткой нищете, как и многие люди в тяжелый послевоенный период, продавая свои награды ради хлеба. Скончался богатырь от инфаркта в августе 1949-го, в том же Ейске, где ему потом установили памятник. А на памятном камне выбита фраза: «Здесь русский богатырь лежит».

Личная жизнь

Первая любовь силача ничем не закончилась, он был вынужден уехать от Аленки Витяк, в которую влюбился еще безусым юнцом. Когда Поддубный начал выступать в цирке, он влюбился в сорокалетнюю гибкую циркачку, но та бросила молодого любовника, когда на горизонте появился более состоятельный мужчина.

Нежная и трогательная взаимная любовь с юной гимнасткой Дозмаровой закончилась трагично – девушка разбилась, упав с высоты. Следующей избранницей Ивана стала капризная актриса Антонина Квитко, которая, облапошив доверчивого мужа, выгребла все скопленные им деньги и награды и сбежала с офицером.

И только в 1922-м году Иван познакомился с женщиной немного старше себя, матерью одного из своих учеников, Марией Маношиной, женился и был долгое время счастлив в браке. Иван был знаком со многими известными людьми того времени, и, по их словам, был человеком щедрой души, редкой доброты и детской доверчивости.

— А Украина — какие самые важные истории, воспоминания, выводы, лично ваши, может быть, с ней связаны?

— Украина — тут больше личного, потому что я работал на Майдане, с момента, когда ситуация крайне обострилась. Я приехал на Майдан и почувствовал там себя партизаном что ли каким-то. Через площадь Независимости приходилось пробираться сквозь ряды боевиков, которые стояли во внешнем оцеплении.

А жили мы, собственно, на Майдане, Крещатике, 13, там рядом был штаб пятой, по-моему, сотни Майдана, были вооруженные люди, были оборудованы огневые позиции реальные. Расстрел на Институтской улице начался на моих глазах. Я прекрасно видел, например, что на здании консерватории находятся вооруженные люди, и это были НЕ представители власти. Я прекрасно видел, что на Майдане много оружия огнестрельного.

Когда я в центре площади Независимости встречал людей, которые меня узнавали (они смотрели российские новости) — они были люди интересные, были люди спокойные очень. И вот, как я это называю, у них наступило какое-то помутнение что ли. Я, например, разговаривал с семьей, они даже привели маленького ребенка на площадь Независимости и они мне доказывали: "Что же вы говорите, где же тут радикалы, посмотрите, мы же хорошие добрые люди, мы же вышли за все хорошее". Я им ответил: "Вы ко мне обратились персонально, а вы слышали, чтобы я хоть раз сказал, что здесь нет хороших и добрых людей? Но вы посмотрите вокруг, посмотрите, кто окружает хороших и добрых людей! Если вы рядом с нацистом стоите, вроде он за все хорошее, и вы за все хорошее, только он — как-то по-другому, вы как себя чувствуете? Это для вас нормально, приемлемо?"

Но настолько это был жесткий психологический барьер выстроен, что на этом наша дискуссия, как правило, заканчивалась. У меня было много друзей-журналистов в Киеве, мы с ними знакомились в Афганистане, Ираке, Сирии, Южной Осетии, мы с ними дружили, общались. Почти со всеми с ними случилось то же самое: они стали участниками этой истории, они шли на работу, оставаясь активистами Майдана, они уходили с работы и возвращались на Майдан. Была сломана вся азбука журналистики.

Я им пытался сказать: "Слушайте, вы круглосуточно смотрите "Россию-24", у вас ко мне как к репортеру есть претензии?" Мне ни один человек не сказал, что есть.

А у меня к ним — профессионально — есть: вы смотрите на эту историю профессионально, или вы в ней принимаете участие? Это же разные вещи.

— А в Крыму вы когда оказались? Перед референдумом?

— Я туда приехал за сутки до того, как парламент Крыма проголосовал за проведение референдума. Там случились столкновения крымских татар с пророссийскими активистами, именно поэтому я принял решение улететь из Киева в Симферополь.

— Вы всё видели своими глазами: и "вежливых людей" (кстати, они действительно были вежливы?) и то, что было до и после референдума?

— Да, это всё было на моих глазах, вежливые люди были вежливы, да. Вообще, это история, которая, наверное, у страны случается раз в поколение, а то и на несколько поколений.

В Крыму самое яркое впечатление — это ночь после референдума, словно карнавал в Рио-де-Жанейро, ликование… здорово. И было здорово за этим наблюдать. Если бы такое хотели придумать, то не смогли бы.

— Вам доводилось беседовать в Крыму с теми, кто был недоволен тем, что произошло?

— Конечно. Всегда есть кто-то, кто недоволен. Были люди, которые считали (и считают до сих пор, может быть), что Крым должен оставаться украинским. У них разные мотивации — патриотические чувства или некие антироссийские настроения.

— Что вы отвечаете тем, кто считает, что Украину, сам украинский народ (а не только жителей полуострова), граждан, не спросили, хотят ли они отдать Крым?

— Украину не спрашивали, когда происходил вооруженный государственный переворот. Когда в Крыму проходил референдум, на Украине в качестве власти не у кого было спрашивать. В ту пору был вакуум. В ту пору следователи, например, Министерства внутренних дел Украины боялись выйти на улицу — они не знали, что с ними сделают. В ту пору сотрудники Госавтоиспекции боялись патрулировать улицы Киева. В ту пору сотрудники СБУ были абсолютно растеряны и не понимали, что им делать. В ту пору сотрудники внешней разведки Украины ходили по зданиям вокруг Майдана и занимались не свойственной для них деятельностью — они смотрели, сколько там оружия. И они даже не понимали, кому об этом докладывать, что с этим делать. В ту пору центр Киева был как военный городок, где собрались главари бандформирований, которые получили оружие, ресурсы, и люди ждали, что с ними будет. В ту пору не было официального Киева.

— А давно вы были на Украине?

— Мы имеем в виду какую Украину?

— И всю страну, и новые (самопровозглашенные) республики…

— В декабре, перед Новым годом, я был в Донецкой народной республике.

— Как они сейчас там живут, что говорят? Что там происходит на бытовом уровне? Как люди, к примеру, получают пенсии и пособия, как работают, как расплачиваются за товары, услуги?

— Да ни войны, ни мира. По-разному. В ходу и гривны, и рубли, а социальные пенсии и пособия они получают в рублях…

— Откуда они их получают?

— По словам того же Захарченко (Александр Захарченко — глава самопровозглашенной республики ДНР), они собрали на территории, которую они контролируют, налогов больше, чем в довоенное время. Проверить слова его мне достаточно сложно, но я не думаю, что, делая такие заявления, глава ДНР станет лукавить.

— Сейчас, со временем, отношение людей к вооруженному конфликту на востоке Украины как-то изменилось? По крайней мере у тех, с кем вы беседовали, с кем общались?

— Война, она людей объединила, бывшие гражданские стали военными. Соответственно, их отношение, если и меняется, то только усиливаются антиукраинские настроения. Никто из них себя в Украине-то и не видит.

— А мирные жители — женщины, старики?

— Разные есть там мирные жители: есть те, кто активно вовлечен в процессы, они переживают, стараются чем-то помочь, либо терпят определенные лишения, у некоторых очень тяжелое положение, если они живут в прифронтовых городах. Но всё равно у них тоже крайне негативное отношение к Киеву по той простой причине, что они всё видят своими глазами. Их сложно убедить в том, что во всем виноваты какие-то там боевики пророссийские.
И есть там люди, конечно, которым в принципе хочется просто спокойной жизни: сегодня белые, завтра красные — но главное, чтобы жить поспокойнее.

— Куда сейчас собираетесь?

— В Сирию, в Дамаск и в тот район, где был сбит российский самолет. Недавно там был взят город Сальма, город очень важный стратегически, потому что он позволяет выйти на рубеж сирийско-турецкой границы и перекрыть её. Протурецкие боевики перестанут получать финансирование, боеприпасы, продовольствие…

— Из Турции…

— Из Турции. Соответственно, это разгрузит сирийскую армию для дальнейших действий.

— Протурецкие боевики — это те самые туркоманы?

— Их туркоманами называют, но я предпочитаю их называть сирийскими турками, это понятнее. Потому что, когда мы говорим "туркоманы", российский зритель немного теряется — кто это такие? А это этнические турки, которые живут в Сирии. Нет, я говорю не только про туркоманов, на самом деле там с десяток протурецких группировок, которые так или иначе, прямо или косвенно, получают помощь в Сирии. Когда боевикам становится тяжело, они объединяются и делятся боеприпасами, продовольствием… А это ткань войны.

— Вы сейчас имеете в виду боевиков, воюющих на стороне ИГ (организация запрещена в России, прим. ред.), или некие оппозиционные Башару Асаду группировки?

— Я имею в виду, что помимо ИГИЛа есть еще с десяток террористических организаций, которые ни в коем случае нельзя назвать оппозицией. Это просто малоизвестные группировки, они не на слуху, что называется (ИГ, кстати, тоже когда-то было малоизвестной группировкой). Это джихадисты с крайне радикальной религиозной идеологией, цель которых — установление неких квазишариатских правил на территориях, которые они контролируют.

А методы у них те же, что у ИГ.

Конечно, в Сирии есть вооруженная оппозиция, которая первоначально имела политические требования, но процесс радикализации там неотвратим. Там побеждает сильный, а сильные — это радикальные исламисты.

— Договариваться, кроме Асада, там, по-вашему, не с кем? Чтобы остановить военные действия хотя бы внутри страны, или чтобы вместе противостоять силам ИГ, может быть?

— Да, к сожалению, те люди, противники Асада, которые влияют на военную обстановку в Сирии, и те люди, которые являются патриотически настроенной оппозицией,— это абсолютно разные люди. Могли ли когда-то российские власти договариваться с Масхадовым? Пытались. К чему это привело? С Басаевым тоже не получилось, а ведь кто-то их называл оппозиционерами.

На самом деле в Сирии ситуация отчасти похожа: там есть полевые командиры, которые, например, когда встречаются с западными журналистами в Турции, рассказывают о том, что они военные оппозиционеры, борются с режимом, хотят прекратить эту войну, но для этого нужно победить Асада. А когда они в Сирии встречаются с арабскими журналистами, то рассказывают, что симпатизируют ИГ, потому что те "строят правильный халифат". Часто и то, и то попадает на видео, это ведь очень легко сравнить.

Я спрашивал у Асада, с кем он мог бы договариваться, он ответил, что с любыми силами, которые не связаны с террористическими группировками и не воюют на территории страны, убивая граждан Сирии, военнослужащих сирийской армии.

Башар Асад, как мне кажется, открыт для подобного диалога, у него просто есть очень жесткие критерии по поводу того, с кем его вести. Это не личные предпочтения Асада. Если бы он стал вдруг договариваться с Аллушем (Захран Аллуш — главарь группировки "Джейш-аль-Ислам", года в результате авиаудара), его бы, президента Асада, не поняли в вооруженных силах своих, не поняли бы и люди, которые живут в том же Дамаске, потому что боевики Аллуша ежедневно выпускали мины по центру Дамаска, где нет военных объектов. И в этом смысле Башар Асад не как личность, а как президент, не может на это пойти, иначе он потеряет поддержку.

Военная журналистика всегда была необходима абсолютно всем. Людям важно знать, что происходит в горячих точках, не грозит ли им опасность, когда закончится переворот и многое другое. К сожалению, работникам такой сферы приходится рисковать своей жизнью для того, чтобы удовлетворить политический интерес телезрителей. Отдельно стоит сказать о том, кто такой Поддубный Евгений, благодаря ему люди всего мира знают о происходящем в Египте, Сирии, на Украине и в других опасных местах.

В детстве он никогда не задумывался о карьере журналиста

Задумывался ли когда-нибудь о карьере журналиста Евгений Поддубный? Биография молодого человека указывает на противоположные факты. Маленький Женя появился на свет в городе Белгороде 22 августа 1983 года. Он рос в семье докторов, его мать является одним из самых лучших хирургов в области. Вместе со своими родителями он часто переезжал в разные города и страны. Таким образом, к 15 годам он уже свободно владел английским, арабским и немецким языком.

В школе он всегда отличался превосходной успеваемостью, этого он достиг благодаря таким качествам, как смелость, усидчивость и сообразительность. Когда пришла пора задумываться о будущей профессии, то будущий студент выбрал факультет психологии, поступив в Белгородский государственный университет.

Мог ли на тот момент он подумать, что через несколько лет всю страну будет волновать, что это за такой смелый человек - Евгений Поддубный? Биография, личная жизнь и наличие детей не оставят равнодушным никого. Конечно же, нет! На тот момент у молодого человека были абсолютно другие планы на жизнь.

Работа журналистом стала для него случайностью

В свободное от учебы время Поддубный Евгений всегда стремился подрабатывать. Несколько лет он вел несколько программ на местных радиостанциях, писал свои статьи и стихи в газетах. В один прекрасный день продюсер канала «ТВ Центр» заметил волевого, молодого и талантливого парня и решил пригласить его на собеседование в Москву. Будущий журналист решил зацепиться за неплохой шанс переехать в столицу и успешно прошел кастинг на репортера телевидения. В течение девяти лет он работал на телеканале «ТВ Центр», после чего перешел на «Россию 24».

Несмотря на такой опыт работы, на тот момент практически никто не знал, кто такой Евгений Поддубный, биография, личная жизнь и карьера журналиста интересовали лишь единицы зрителей. Однако судьба молодого человека резко изменилась с тех пор, как он решил заняться экстремальной журналистикой.

Работа в Южной Осетии изменила его взгляды на жизнь

Долгие годы Поддубный Евгений готовился стать военным журналистом, он общался с более опытными людьми в этом вопросе, ходил на курсы психологии и дополнительные занятия для корреспондентов. Молодой человек считал, что военный репортер должен иметь больше навыков, образованности и трудоспособности, чем обычный журналист.

Впервые он попал в экстремальные условия 8 августа 2008 года, на тот момент ему едва исполнилось 25 лет. Молодой человек прибыл в город Цхинвал, расположенный в Южной Осетии. Основной его задачей была передача важной информации генералу армии от секретаря Совета безопасности, так как все устройства связи перестали функционировать. Он блестяще справился с этой задачей и мог уезжать на родину на следующий день. Однако журналист вместе со своими коллегами отказался от этой привилегии, уступив свое место мирным жителям.

Евгений Поддубный находился в горячей точке всего десять дней, однако за это время он полностью изменил свои взгляды на жизнь, стал ценить каждый день своего существования.

Работа в Сирии и на Украине принесла журналисту первые награды

Работа в Южной Осетии не испугала Поддубного, в 2012 году он отправился работать в Сирию. Ежедневно транслировались его репортажи в программах «Утро», «Вести» и «Вести недели». Спустя год, в 2013 году, он получил свою первую награду - медаль «За отвагу», а в 2014 году ему был присвоен орден "За мужество".

В 2014 году журналист был направлен на Украину, для освещения событий, связанных с присоединением Крыма к России, происходящих на Майдане и на юго-востоке страны. Неоднократно он попадал в экстремальные ситуации, находясь в самых горячих точках, и его жизнь была под угрозой. Однако корреспондент не сломался и считал своим долгом доносить информацию о политическом кризисе телезрителям своей родины. За это ему была присвоена медаль «За заслуги перед Отечеством» второй и четвертой степени, а также орден Александра Невского.

Работа в горячих точках привела к тому, что Поддубный стал режиссером

Работа в горячих точках отразилась на судьбе и жизни журналиста. Поддубный Евгений не понаслышке знал обо всех происшествиях, которые возникали в горячих точках. Он смотрел новости и понимал, что зрители неправильно или не полностью осведомлены обо всех политических кризисах. Молодой человек принимает решение рассказать зрителям всю правду и начинает снимать короткометражные документальные фильмы.

Одним из самых популярных стал ролик «Битва за Сирию», в котором была раскрыта тайна, почему так много заинтересованных сторон появилось у политического кризиса. Происшествиям на Украине был посвящен фильм «Цена поражения» и «Батя».

Каждая работа продюсера получила как массу негатива со стороны критиков, так и множество положительных отзывов от зрителей.

На первом месте у него работа, а все остальное будет потом

Трудно посчитать, сколько раз в месяц бывает дома Евгений Поддубный. Личная жизнь молодого журналиста оставляет желать лучшего. До сих пор у него не было девушки, с которой он встречался бы больше шести месяцев, в основном в его жизни происходят лишь мимолетные романы. В настоящий момент мужчина совершенно не задумывается о построении семьи и появлении потомства. На первом месте у него стоит любимая работа, развитие карьеры и долг перед своими соотечественниками и поклонниками. Корреспондент, журналист и продюсер утверждает, что все остальное у него обязательно будет, но потом.

Евгений Поддубный - это Человек с большой буквы, благодаря ему каждый зритель узнает всю правду о политических кризисах, ситуациях и обстановках во всем мире.

— А Украина — какие самые важные истории, воспоминания, выводы, лично ваши, может быть, с ней связаны?

— Украина — тут больше личного, потому что я работал на Майдане, с момента, когда ситуация крайне обострилась. Я приехал на Майдан и почувствовал там себя партизаном что ли каким-то. Через площадь Независимости приходилось пробираться сквозь ряды боевиков, которые стояли во внешнем оцеплении.

А жили мы, собственно, на Майдане, Крещатике, 13, там рядом был штаб пятой, по-моему, сотни Майдана, были вооруженные люди, были оборудованы огневые позиции реальные. Расстрел на Институтской улице начался на моих глазах. Я прекрасно видел, например, что на здании консерватории находятся вооруженные люди, и это были НЕ представители власти. Я прекрасно видел, что на Майдане много оружия огнестрельного.

Когда я в центре площади Независимости встречал людей, которые меня узнавали (они смотрели российские новости) — они были люди интересные, были люди спокойные очень. И вот, как я это называю, у них наступило какое-то помутнение что ли. Я, например, разговаривал с семьей, они даже привели маленького ребенка на площадь Независимости и они мне доказывали: "Что же вы говорите, где же тут радикалы, посмотрите, мы же хорошие добрые люди, мы же вышли за все хорошее". Я им ответил: "Вы ко мне обратились персонально, а вы слышали, чтобы я хоть раз сказал, что здесь нет хороших и добрых людей? Но вы посмотрите вокруг, посмотрите, кто окружает хороших и добрых людей! Если вы рядом с нацистом стоите, вроде он за все хорошее, и вы за все хорошее, только он — как-то по-другому, вы как себя чувствуете? Это для вас нормально, приемлемо?"

Но настолько это был жесткий психологический барьер выстроен, что на этом наша дискуссия, как правило, заканчивалась. У меня было много друзей-журналистов в Киеве, мы с ними знакомились в Афганистане, Ираке, Сирии, Южной Осетии, мы с ними дружили, общались. Почти со всеми с ними случилось то же самое: они стали участниками этой истории, они шли на работу, оставаясь активистами Майдана, они уходили с работы и возвращались на Майдан. Была сломана вся азбука журналистики.

Я им пытался сказать: "Слушайте, вы круглосуточно смотрите "Россию-24", у вас ко мне как к репортеру есть претензии?" Мне ни один человек не сказал, что есть.

А у меня к ним — профессионально — есть: вы смотрите на эту историю профессионально, или вы в ней принимаете участие? Это же разные вещи.

— А в Крыму вы когда оказались? Перед референдумом?

— Я туда приехал за сутки до того, как парламент Крыма проголосовал за проведение референдума. Там случились столкновения крымских татар с пророссийскими активистами, именно поэтому я принял решение улететь из Киева в Симферополь.

— Вы всё видели своими глазами: и "вежливых людей" (кстати, они действительно были вежливы?) и то, что было до и после референдума?

— Да, это всё было на моих глазах, вежливые люди были вежливы, да. Вообще, это история, которая, наверное, у страны случается раз в поколение, а то и на несколько поколений.

В Крыму самое яркое впечатление — это ночь после референдума, словно карнавал в Рио-де-Жанейро, ликование… здорово. И было здорово за этим наблюдать. Если бы такое хотели придумать, то не смогли бы.

— Вам доводилось беседовать в Крыму с теми, кто был недоволен тем, что произошло?

— Конечно. Всегда есть кто-то, кто недоволен. Были люди, которые считали (и считают до сих пор, может быть), что Крым должен оставаться украинским. У них разные мотивации — патриотические чувства или некие антироссийские настроения.

— Что вы отвечаете тем, кто считает, что Украину, сам украинский народ (а не только жителей полуострова), граждан, не спросили, хотят ли они отдать Крым?

— Украину не спрашивали, когда происходил вооруженный государственный переворот. Когда в Крыму проходил референдум, на Украине в качестве власти не у кого было спрашивать. В ту пору был вакуум. В ту пору следователи, например, Министерства внутренних дел Украины боялись выйти на улицу — они не знали, что с ними сделают. В ту пору сотрудники Госавтоиспекции боялись патрулировать улицы Киева. В ту пору сотрудники СБУ были абсолютно растеряны и не понимали, что им делать. В ту пору сотрудники внешней разведки Украины ходили по зданиям вокруг Майдана и занимались не свойственной для них деятельностью — они смотрели, сколько там оружия. И они даже не понимали, кому об этом докладывать, что с этим делать. В ту пору центр Киева был как военный городок, где собрались главари бандформирований, которые получили оружие, ресурсы, и люди ждали, что с ними будет. В ту пору не было официального Киева.

— А давно вы были на Украине?

— Мы имеем в виду какую Украину?

— И всю страну, и новые (самопровозглашенные) республики…

— В декабре, перед Новым годом, я был в Донецкой народной республике.

— Как они сейчас там живут, что говорят? Что там происходит на бытовом уровне? Как люди, к примеру, получают пенсии и пособия, как работают, как расплачиваются за товары, услуги?

— Да ни войны, ни мира. По-разному. В ходу и гривны, и рубли, а социальные пенсии и пособия они получают в рублях…

— Откуда они их получают?

— По словам того же Захарченко (Александр Захарченко — глава самопровозглашенной республики ДНР), они собрали на территории, которую они контролируют, налогов больше, чем в довоенное время. Проверить слова его мне достаточно сложно, но я не думаю, что, делая такие заявления, глава ДНР станет лукавить.

— Сейчас, со временем, отношение людей к вооруженному конфликту на востоке Украины как-то изменилось? По крайней мере у тех, с кем вы беседовали, с кем общались?

— Война, она людей объединила, бывшие гражданские стали военными. Соответственно, их отношение, если и меняется, то только усиливаются антиукраинские настроения. Никто из них себя в Украине-то и не видит.

— А мирные жители — женщины, старики?

— Разные есть там мирные жители: есть те, кто активно вовлечен в процессы, они переживают, стараются чем-то помочь, либо терпят определенные лишения, у некоторых очень тяжелое положение, если они живут в прифронтовых городах. Но всё равно у них тоже крайне негативное отношение к Киеву по той простой причине, что они всё видят своими глазами. Их сложно убедить в том, что во всем виноваты какие-то там боевики пророссийские.
И есть там люди, конечно, которым в принципе хочется просто спокойной жизни: сегодня белые, завтра красные — но главное, чтобы жить поспокойнее.

— Куда сейчас собираетесь?

— В Сирию, в Дамаск и в тот район, где был сбит российский самолет. Недавно там был взят город Сальма, город очень важный стратегически, потому что он позволяет выйти на рубеж сирийско-турецкой границы и перекрыть её. Протурецкие боевики перестанут получать финансирование, боеприпасы, продовольствие…

— Из Турции…

— Из Турции. Соответственно, это разгрузит сирийскую армию для дальнейших действий.

— Протурецкие боевики — это те самые туркоманы?

— Их туркоманами называют, но я предпочитаю их называть сирийскими турками, это понятнее. Потому что, когда мы говорим "туркоманы", российский зритель немного теряется — кто это такие? А это этнические турки, которые живут в Сирии. Нет, я говорю не только про туркоманов, на самом деле там с десяток протурецких группировок, которые так или иначе, прямо или косвенно, получают помощь в Сирии. Когда боевикам становится тяжело, они объединяются и делятся боеприпасами, продовольствием… А это ткань войны.

— Вы сейчас имеете в виду боевиков, воюющих на стороне ИГ (организация запрещена в России, прим. ред.), или некие оппозиционные Башару Асаду группировки?

— Я имею в виду, что помимо ИГИЛа есть еще с десяток террористических организаций, которые ни в коем случае нельзя назвать оппозицией. Это просто малоизвестные группировки, они не на слуху, что называется (ИГ, кстати, тоже когда-то было малоизвестной группировкой). Это джихадисты с крайне радикальной религиозной идеологией, цель которых — установление неких квазишариатских правил на территориях, которые они контролируют.

А методы у них те же, что у ИГ.

Конечно, в Сирии есть вооруженная оппозиция, которая первоначально имела политические требования, но процесс радикализации там неотвратим. Там побеждает сильный, а сильные — это радикальные исламисты.

— Договариваться, кроме Асада, там, по-вашему, не с кем? Чтобы остановить военные действия хотя бы внутри страны, или чтобы вместе противостоять силам ИГ, может быть?

— Да, к сожалению, те люди, противники Асада, которые влияют на военную обстановку в Сирии, и те люди, которые являются патриотически настроенной оппозицией,— это абсолютно разные люди. Могли ли когда-то российские власти договариваться с Масхадовым? Пытались. К чему это привело? С Басаевым тоже не получилось, а ведь кто-то их называл оппозиционерами.

На самом деле в Сирии ситуация отчасти похожа: там есть полевые командиры, которые, например, когда встречаются с западными журналистами в Турции, рассказывают о том, что они военные оппозиционеры, борются с режимом, хотят прекратить эту войну, но для этого нужно победить Асада. А когда они в Сирии встречаются с арабскими журналистами, то рассказывают, что симпатизируют ИГ, потому что те "строят правильный халифат". Часто и то, и то попадает на видео, это ведь очень легко сравнить.

Я спрашивал у Асада, с кем он мог бы договариваться, он ответил, что с любыми силами, которые не связаны с террористическими группировками и не воюют на территории страны, убивая граждан Сирии, военнослужащих сирийской армии.

Башар Асад, как мне кажется, открыт для подобного диалога, у него просто есть очень жесткие критерии по поводу того, с кем его вести. Это не личные предпочтения Асада. Если бы он стал вдруг договариваться с Аллушем (Захран Аллуш — главарь группировки "Джейш-аль-Ислам", года в результате авиаудара), его бы, президента Асада, не поняли в вооруженных силах своих, не поняли бы и люди, которые живут в том же Дамаске, потому что боевики Аллуша ежедневно выпускали мины по центру Дамаска, где нет военных объектов. И в этом смысле Башар Асад не как личность, а как президент, не может на это пойти, иначе он потеряет поддержку.

Который проходит в Хабаровске, стали многие известные журналисты и эксперты в сфере СМИ и PR. Они принимают участие в панельных дискуссиях, читают лекции и проводят мастер-классы по различным направлениям работы современных медиа. Специальный корреспондент ВГТРК Евгений Поддубный в эксклюзивном интервью ИА «Хабаровский край сегодня» рассказал о своем видении места журналистов в формировании гражданского общества.

- Евг ений, во время стартовой сессии форума прозвучала мысль, что Хабаровский край и Дальний Восток в целом мало отражены на уровне федеральных СМИ. Стоит ли региону так беспокоиться по этому поводу?

Не вижу в этом проблемы. Знаете, федеральный эфир загружен сегодня повесткой критической, повесткой столкновения различных групп общества. Федеральным программам в общем не до того, что там происходит в регионах. Надо это признать и с этим жить.

Есть важное «но». Мы живем в то время, когда очень просто доставить контент до потребителя. У нас появился интернет. И он появился даже на берегу Северного Ледовитого океана. Соответственно, как мне кажется, журналисту сейчас очень просто и работать, и привлекать аудиторию. Главное – делать это увлекательно.

А технология доставки контента до аудитории – очень простая. Telegram каналы, YouTube, много чего. Необязательно обладать каким-то серьезным ресурсом. Это лет 15 назад, чтобы сделать сюжет на телевидении, надо было туда дойти, нужна была дорогостоящая аппаратура.

Сейчас журналисту значительно проще работать с аудиторией. Поэтому, если местные журналисты считают, что их информация не доходит до федерального уровня, то это вопрос качества работы, а не взаимодействия регионов с центром страны.

На форуме в Хабаровске обсуждаются, в числе прочих, вопросы объединения журналистов в профессиональные сообщества. Считаете ли это важным?

Что касается профессиональных объединений, думаю, что они должны способствовать росту профессионализма и давать уверенность, что «своих» ни в коем случае не бросят в беде. Это не в смысле – дали или нет путевку в санаторий, а чтобы человек, занимающийся журналистикой, хотя бы отчасти чувствовал себя защищенным от невзгод, связанных с профессиональной деятельностью.

Вот сейчас новая команда занимается реформированием Союза журналистов России, и это отрадно.

- А в чем видите главную миссию журналиста?

Я хотел бы обратить внимание на дефицит справедливости. Сейчас в обществе больше всего угнетает несправедливость. И мне кажется, что это тоже проблема нашего профессионального сообщества.

Мы учитываем интересы различных групп, забывая про то, что есть вещи какие-то абсолютные, мимо которых мы не можем проходить.

Я говорю о проявлениях социальной несправедливости, которые мы обязаны выносить на суд общественности. И здесь нужно помнить, что СМИ – это очень активный субъект гражданского общества, которое, я надеюсь, мы все строим, и чувство справедливости в этом обществе зависит от нашего профессионального сообщества. Думаю, и представители власти, и представители нашего цеха не будут об этом спорить.

Я работаю на телеканале «Россия 24». И я понимаю, что нас смотрят не только обычные зрители. Нас смотрят министры по утрам, нас Президент страны смотрит. И с учетом этого неплохо иногда поднимать такую проблематику.

- Что конкретно вы имеете в виду?

У нас каждый день происходят истории, которые не должны происходить, у нас сбивают «пьяных» четырехлетних мальчиков. Масса историй, которые могут породить череду беззакония, череду реальной несправедливости, которая, если мы пройдем мимо, будет процветать.

Об этой обязанности надо помнить, надо выводить на свет такие проблемы, чтобы в обществе было больше справедливости. Если журналисты будут этого придерживаться, будет хорошо всем.