Эфесский собор. Император в затруднении
Память в Православной церкви 9 (22) сентября .
История
Поводом для созыва Эфесского Собора был конфликт между патриархом Константинопольским Несторием и патриархом Александрийским Кириллом . Несторий считал, что Пресвятая Дева Мария родила человека, соединенного с Словом Божьим. Он также предложил именовать Его Пречистую Матерь не Богородицей , а Матерью Христа (Христородицей ). Патриарх Кирилл Александрийский стоял на позициях имени Богородица и за соединение двух ипостасей. Переписка не привела к положительным результатам, и тогда Кирилл Александрийский написал против Нестория свои 12 анафематизмов .
Антиохийская делегация объявила Кирилла еретиком и низложила его.
Александрийская делегация в свою очередь признала Нестория еретиком и также низложила его. Кроме того, она игнорировала предыдущий Константинопольский собор и его решения об особом статусе митрополита Константинополя, Никео-Цареградский Символ веры , читавшийся уже и в Константинополе, и на Западе. Делопроизводство Эфесского - III-го Вселенского Собора, на котором председательствовал Кирилл Александрийским, также было далеко не идеальным. При открытии Собора Кирилл не принял во внимание не только отсутствие «восточных» епископов во главе с Иоанном Антиохийским, но и протесты императорского представителя Кандидиана. Кроме того, накануне открытия Собора, 21-го июня, двадцать один из уже собравшихся на тот момент в Эфесе сорока митрополитов подали протест в связи с отсутствием приглашения епископов Востока. Всем этим справедливым возражениям святитель Кирилл не придал никакого значения, открыв заседания 22-го июня. Это и повлекло за собой отделение восточных отцов и проведение ими под председательством Иоанна Антиохийского параллельного и враждебного собрания, приказы императора Феодосия II об аресте св. Кирилла, Мемнона Эфесского и других важнейших деятелей обоих противостоящих собраний и последующий двухлетний поиск единой догматической формулы между Александрией и Антиохией .
Ради сохранения единства с Римом, император арестовал ряд важнейших деятелей собрания епископов с участием Нестория, но затем приказал арестовать также и Кирилла Александрийского и Мемнона Эфесского за фактическое обвинение одним из зачитанных на соборе анафематизмов Кирилла в каннибализме - пусть прямо и не названных - самого императора, его сестры и всех допущенных к причащению Иоанном Златоустом и Несторием. Но Кириллу и Мемнону удалось бежать и скрыться в Египте, где Кирилл Александрийский фактически превратился в заложника коптов и стал «знаменем» местного национального (антигреческого) сепаратизма , что абсолютно не входило в его планы. Поэтому в Египте Кирилл действовал как «голубь мира» строго на платформе диофизитства и даже диофелитства и сам требовал отказа от анафематствования Феодора Мопсуестийского и всех деятелей Антиохийской богословской школы , усопших в мире и согласии с Церковью. Даже Несторий, по его мнению, мог оставаться архиепископом Константинопольским при отказе его только от термина «Христородица» и «Богоприимица», и от вмешательства в дела александрийского и римского пап.
Последнее, 8-е правило Собора утверждает автокефалию Кипрской Церкви , которая оспаривалась Антиохийской кафедрой , притязавшей на юрисдикцию над Кипром .
Иринеем был написан отчёт о деятельности Эфесского собора, который впоследствии был утерян и не сохранился.
7 правило и Халкидонский собор.
7-е и 8-е правила не были приняты на Эфесском соборе как каноны (др.-греч. κανών ), а являлись лишь соборными мнениями, которые впоследствии вписали в протоколы заседания собора и добавили как каноны Эфесского собора.
На 6-м заседании Эфесского собора решался вопрос о пресвитере Харисии, который искал суда у собора о четыредесятниках. На этом заседании был прочитан Никейский Символ веры, после чего собор высказал следующее суждение: «С сей святой верою все должны быть согласны. Ибо она учит во спасение всей поднебесной. Но так как некоторые притворяются, будто исповедуют её и соглашаются с нею, но искажают смысл её слов по своему произволу и таким образом развращают истину, будучи сынами заблуждения и погибели, то настоит надобность свидетельства из святых и православных отцов, которые достаточно показывали, как они понимали её и вверили нам проповедовать; чтобы явно было, что все имеющие правую и непогрешительную веру, так именно изъясняют и проповедуют её ». Собор определил:
На первом заседании 4 Вселенского собора в Халкидоне по этому поводу состоялись прения между Евтихием и Диоскором, с одной стороны, и Евсевием Дорилейским, с другой стороны . После того как Евтихий прочел Никейский Символ веры, то он также сказал, что Ефесский собор постановил определение: того кто вопреки этой вере, что-либо прибавит, или измыслит, или будет учить, подвергать наказаниям, которые тогда же означены . Здесь поднялся Евсевий Дорилейский и сказал: «Он солгал; нет такого определения: нет правила, повеливающего это». В защиту Евтихия выступил Диоскор, который сказал: «Есть четыре рукописных списка [Документов собора], которые содержат это определение. То, что определили епископы, не есть ли определение? Имеет ли оно силу правила? Оно не есть правило: иное правило (κανών ) и иное определение (ὅρος )» . Затем на соборе раздались голоса сторонников Евтихия: «Ничего нельзя прибавлять или убавлять [от Никейского Символа веры]! Пусть останется в употреблении Никейский Символ. Восточные епископы воскликнули: „Это сказал Евтихий“».
На 5-м деянии (заседании) Халкидонского собора было принято отцами «Определение веры Халкидонского собора», которое Аетий, архидиакон святейшей Константинопольской церкви прочитал перед всеми участниками собора . В его состав вошли: Символ веры Никейского собора , Символ веры Никео-Константинопольского собора и догмат Халкидона . После чего, все почтеннейшие епископы воскликнули:
Напишите отзыв о статье "Эфесский собор"
Примечания
Литература
- // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
- Болотов В. В. / Лекции по истории древней Церкви. - Т. 4
- Карташёв А. В. - Париж, 1963
- Иоанн (Митропольский) История Вселенских соборов. - СПб., 1906.
- Jean Meyendorff Le Christ dans la Theologie Byzantine. - Paris, 1968. На английском: John Meyendorff Christ in the Eastern Christian Thought. - New York, 1969. Русский перевод: Прот. Иоанн Мейендорф «Иисус Христос в восточном православном богословии». - М., 2000.
- Еп. Григорий (В. М. Лурье) История византийской философии. Формативный период. - СПб., Axioma, 2006. - 553 с. - ISBN 5-901410-13-0 , , , , , ,
Ссылки
- / О Владимире Соловьеве и эстетике жизни. - М., 1912
| В данной статье или разделе имеется или внешних ссылок , но источники отдельных утверждений остаются неясными из-за отсутствия сносок .
Утверждения, не , могут быть поставлены под сомнение и удалены. Вы можете улучшить статью, внеся более точные указания на источники. |
|
||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Эфесский собор
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.
На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.
Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
, Иоанна Антиохийского
Эфе́сский (Ефесский) собо́р , Третий Вселенский собор - Вселенский собор христианской церкви , проходивший в городе Эфесе (Малая Азия) в 431 году . Поводом к нему стало распространявшееся учение Нестория , архиепископа Константинопольского (428-431), что Пречистую Деву Марию следовало называть не Богородицей , а Христородицей, так как у Бога не могло быть матери. Созван по инициативе императора Восточной Римской империи Феодосия II , выбравшего Эфес, как город, бывший местопребыванием Богоматери в последние годы её жизни .
Память в Православной церкви 9 (22) сентября .
Энциклопедичный YouTube
-
1 / 5
Поводом для созыва Эфесского Собора был конфликт между архиепископом Константинопольским Несторием и патриархом Александрийским Кириллом . Несторий считал, что Пресвятая Дева Мария родила человека, соединенного с Словом Божьим. Он также предложил именовать Его Пречистую Матерь не Богородицей , а Матерью Христа (Христородицей ). Патриарх Кирилл Александрийский стоял на позициях имени Богородица и за соединение двух ипостасей. Переписка не привела к положительным результатам, и тогда Кирилл Александрийский написал против Нестория свои 12 анафематизмов .
Антиохийская делегация объявила Кирилла еретиком и низложила его.
Александрийская делегация в свою очередь признала Нестория еретиком и также низложила его. Кроме того, она игнорировала предыдущий Константинопольский собор и его решения об особом статусе митрополита Константинополя, , читавшийся уже и в Константинополе, и на Западе. Делопроизводство Эфесского - III-го Вселенского Собора, на котором председательствовал Кирилл Александрийским, также было далеко не идеальным. При открытии Собора Кирилл не принял во внимание не только отсутствие «восточных» епископов во главе с Иоанном Антиохийским, но и протесты императорского представителя Кандидиана. Кроме того, накануне открытия Собора, 21-го июня, двадцать один из уже собравшихся на тот момент в Эфесе сорока митрополитов подали протест в связи с отсутствием приглашения епископов Востока. Всем этим справедливым возражениям святитель Кирилл не придал никакого значения, открыв заседания 22-го июня. Это и повлекло за собой отделение восточных отцов и проведение ими под председательством Иоанна Антиохийского параллельного и враждебного собрания, приказы императора Феодосия II об аресте св. Кирилла, Мемнона Эфесского и других важнейших деятелей обоих противостоящих собраний и последующий двухлетний поиск единой догматической формулы между Александрией и Антиохией .
Ради сохранения единства с Римом, император арестовал ряд важнейших деятелей собрания епископов с участием Нестория, но затем приказал арестовать также и Кирилла Александрийского и Мемнона Эфесского за фактическое обвинение одним из зачитанных на соборе анафематизмов Кирилла в каннибализме - пусть прямо и не названных - самого императора, его сестры и всех допущенных к причащению Иоанном Златоустом и Несторием. Но Кириллу и Мемнону удалось бежать и скрыться в Египте, где Кирилл Александрийский фактически превратился в заложника коптов и стал «знаменем» местного национального (антигреческого) сепаратизма , что абсолютно не входило в его планы. Поэтому в Египте Кирилл действовал как «голубь мира» строго на платформе диофизитства и даже диофелитства и сам требовал отказа от анафематствования Феодора Мопсуестийского и всех деятелей Антиохийской богословской школы , усопших в мире и согласии с Церковью. Даже Несторий, по его мнению, мог оставаться архиепископом Константинопольским при отказе его не только от терминов «Христородица» и «Богоприимица», но и от вмешательства в дела александрийского и римского пап.
Кроме Нестория, собор в определении осудил Келестиево мудрование . Келестий, или Целестий, проповедовал ересь Пелагия , отрицая значение первородного греха и необходимость благодати для спасения.
7-е правило говорит, как следует хранить неповреждённой никейскую веру. В изложении Аристина правило имеет такой вид:
Епископ, проповедующий другую веру, кроме Никейской, лишается епископства, а мирянин изгоняется из Церкви. Тот, кто, кроме веры, составленной святыми отцами, собравшимися в Никее, предлагает иной нечестивый символ на развращение и на пагубу обращающихся к познанию истины из эллинства или иудейства или от какой бы то ни было ереси, если мирянин, должен быть предан анафеме, а если епископ или клирик, должен быть лишён епископства и служения в клире.
Впоследствии канон использовался православными полемистами против латинской вставки filioque в Никео-Цареградский Символ веры , хотя по смыслу правила речь идёт о самовольном изменении отдельными клириками Никейского Символа веры и замены Никейского символа веры иными, а не о внесении изменений последующими Вселенскими соборами. Уже следующий Вселенский собор не заменил Никейский символ веры иным или изменил его, а только дополнил его двумя дополнительными символами веры - Никео-Цареградским и Халкидонским. Хотя Никейский и Халкидонский символы веры в настоящее время не используются в литургии православных и римско-католической церквей, как и почти всех других церквей; все церкви, кроме Армянской апостольской церкви, и даже практически все протестанты, используют в литургии только Никео-Цареградский символ веры, именно они - Никейский и Халкидонский - остаются основными вероисповедными символами. Приняв Никейский Символ веры, Церковь не внесла чего-либо нового в своё учение: она лишь четко сформулировала то, во что верила с самого начала своего исторического бытия. С точки зрения православных, и последующие Вселенские соборы продолжали прояснять и уточнять церковную истину, и Никео-Цареградский и Халкидонский символы веры также не внесли ничего фундаментально нового в исповедание веры, восходящее ко Христу и апостолам .
Последнее, 8-е правило Собора утверждает автокефалию Кипрской церкви , которая оспаривалась Антиохийской кафедрой , притязавшей на юрисдикцию над Кипром .
Ириней (епископ Тирский) написал отчёт о деятельности Эфесского собора, который впоследствии был утерян и не сохранился.
7 правило и Халкидонский собор
7-е и 8-е правила не были приняты на Эфесском соборе как каноны (др.-греч. κανών ), а являлись лишь соборными мнениями, которые впоследствии вписали в протоколы заседания собора и добавили как каноны Эфесского собора.
На 6-м заседании Эфесского собора решался вопрос о пресвитере Харисии, который искал суда у собора о четыредесятниках. На этом заседании был прочитан Никейский Символ веры, после чего собор высказал следующее суждение: «С сей святой верою все должны быть согласны. Ибо она учит во спасение всей поднебесной. Но так как некоторые притворяются, будто исповедуют её и соглашаются с нею, но искажают смысл её слов по своему произволу и таким образом развращают истину, будучи сынами заблуждения и погибели, то настоит надобность свидетельства из святых и православных отцов, которые достаточно показывали, как они понимали её и вверили нам проповедовать; чтобы явно было, что все имеющие правую и непогрешительную веру, так именно изъясняют и проповедуют её ». Собор определил:
На первом заседании 4 Вселенского собора в Халкидоне по этому поводу состоялись прения между Евтихием и Диоскором, с одной стороны, и Евсевием Дорилейским, с другой стороны . После того как Евтихий прочел Никейский Символ веры, то он также сказал, что Ефесский собор постановил определение: того кто вопреки этой вере, что-либо прибавит, или измыслит, или будет учить, подвергать наказаниям, которые тогда же означены . Здесь поднялся Евсевий Дорилейский и сказал: «Он солгал; нет такого определения: нет правила, повеливающего это». В защиту Евтихия выступил Диоскор, который сказал: «Есть четыре рукописных списка [Документов собора], которые содержат это определение. То, что определили епископы, не есть ли определение? Имеет ли оно силу правила? Оно не есть правило: иное правило (κανών ) и иное определение (ὅρος )» . Затем на соборе раздались голоса сторонников Евтихия: «Ничего нельзя прибавлять или убавлять [от Никейского Символа веры]! Пусть останется в употреблении Никейский Символ. Восточные епископы воскликнули: „Это сказал Евтихий“».
На 5-м деянии (заседании) Халкидонского собора было принято отцами «Определение веры Халкидонского собора», которое Аетий, архидиакон святейшей Константинопольской церкви прочитал перед всеми участниками собора . В его состав вошли: Символ веры Никейского собора , Символ веры Никео-Константинопольского собора и догмат Халкидона . После чего, все почтеннейшие епископы воскликнули.
В 428 г., местный епископ Несторий выразил публично мнение, что Пречистую Деву Марию следует называть не Богородицей , а Христородицей, так как у Бога не может быть матери. В еще более резкой форме то же самое мнение было повторено близким к Несторию епископом Дорофеем. Это тем более взволновало Константинополь , что Богоматерь была признаваема за особую его покровительницу. Всю империю охватило движение, подобное тому, какое было при начале арианства. Ересь нашла себе большое число сторонников, даже при дворе, в особенности между приверженцами рационалистического направления, господствовавшего в антиохийской школе богословов. Во главе противников Нестория стоял Кирилл, епископ александрийский, к которому присоединился папа Целестин , со всем Западом, а также патриархат иерусалимский, народные массы Константинополя и монашествующие всех стран. Тогда Феодосий II созвал вселенский собор, назначив для него Ефес , как город, бывший местопребыванием Богоматери в последние годы ее жизни. В созыве собора Несторий и единомышленник его Иоанн, епископ антиохийский, усмотрели позволение произвести «новый пересмотр церковного учения», в чем Кирилл и его сторонники не видели никакой надобности, находя, что нужно не исследовать и не мудрствовать, а веровать в простоте сердца. С такими диаметрально противоположными взглядами съехались представители обеих партий в Ефес. Кирилл прибыл в Ефес с 50 епископами и множеством монахов и мирян, имея полномочия и от папы Целестина , Несторий - с 16 епископами и с другом своим, вельможей Иринеем. Иоанн Антиохийский, с епископами своего патриархата, замедлился в пути. Кирилл решился открыть собор без него. 22 июня 431 г. не менее 160 епископов собрались, под его председательством, в Е. главном храме; 68 епископов противной стороны протестовали против открытия собора до прибытия Иоанна. Их поддерживал императорский комиссар Кандидиан; но когда он явился в собрание, епископы попросили его прочесть царский указ о правах и обязанностях собора и затем удалиться. Спорный вопрос был разрешен в тот же день в следующих словах: «два естества - Божеское и человеческое - соединены во Христе нераздельно и неслиянно». После того было еще шесть дополнительных заседаний, в которых сформулированы были основания и мотивы для состоявшегося на первом заседании решения. Несторий отправил жалобу императору на преждевременное открытие собора. Прибывший между тем в Ефес Иоанн Антиохийский, с восточными епископами, составил свой собор не более как из 43 епископов, для заседаний которого епископ ефесский Мемнон не дал священного здания. Это собрание лишило Кирилла и Мемнона епископства и права священнодействия, а прочих участников настоящего собора отлучило от церкви впредь до их раскаяния. Феодосий вызвал для объяснений в Константинополь депутатов от обоих соборов и, после колебаний, принял сторону Кирилла, к чему, по-видимому, склонила его шумная демонстрация монахов, явившихся ко дворцу убеждать императора стать на защиту Богородицы. Кирилл, находившийся под стражей, был освобожден и возвратился в Александрию , Несторий же был сослан в один из монастырей близ Антиохии , оттуда перемещен в город Петру в Аравии , а затем в так называемый «Большой оазис» в Египте, где был взят в плен кочевниками; отпущенный ими, он скоро скончался от старости и изнурения. Между тем восточные епископы, с Иоанном Антиохийским во главе, отбыв из Ефеса, на пути, в Тарсе, а потом в Антиохии, составили новый собор, на котором решили протестовать против низложения Нестория и подтвердили прежнее определение о низложении Кирилла. Лишь непременная воля императора Феодосия - «чтобы споры были прекращены и водворился мир Господень» - положила конец распре. Один из сторонников Иоанна, самый ученый из епископов того времени, Феодорит Кирский, хотя и не разделявший всех мнений Нестория и называвший св. Деву Богородицей, продолжал порицать образ действий Кирилла по отношению к Несторию, за что, с лишком сто лет спустя, после признания Кирилла святым и отцом церкви, был осужден, вместе с некоторыми другими, на V вселенском соборе. Для изучения ереси Нестория имеют значение не столько определения собора Е., сколько предшествовавшая ему переписка Кирилла с Несторием и папой Целестином.
Ввиду противоречивости поступающих сведений император распорядился послать в Эфес своего посланца Палладиана для расследования ситуации на месте, и, чтобы оградить представителей верховной власти от оскорблений, на время была запрещена корреспонденция между Эфесом и столицей. Въезжающие в Константинополь путешественники подвергались досмотру с тем, чтобы изымались письма, касающиеся положения дел, связанных с собором в Эфесе.
Но сторонники Кирилла Александрийского нашли способ обойти эту полицейскую меру. Кирилл составил послание своим единомышленникам в столице – епископам, пресвитерам и монахам – и поручил одному городскому нищему доставить это письмо константинопольскому архимандриту Далмату. Нищий спрятал послание в узловатой палке, с которой и отправился в столицу на корабле. Чиновники, досматривавшие багажи приезжавших в столицу, не заподозрили одетого в рубище нищего, которого моряки из милости бесплатно довезли до Константинополя, а тот немедленно по прибытии в Новый Рим отправился к Далмату. Это был в прошлом офицер из дворцовой стражи Феодосия Великого, принявший после смерти жены и детей постриг и давший обет до самой кончины безвыходно пребывать в монастыре. 48 лет он не выходил из обители, но полученное им известие настолько встревожило его, что он решил нарушить обет и отправиться к императору. Духовный авторитет подвижника в столице был велик, и Феодосий принял его. На этой аудиенции Далмат передал императору послание отцов собора, на котором председательствовал святой Кирилл, и сказал: «Справедливо ли это, благочестивейший август, чтобы голос одного нечестивца (он обозначил этим именем комита Кандидиана) имел для вашей совести больше значения, чем голоса 6 тысяч епископов, распространенных по всей вселенной, которые следуют учению отцов, собранных в Эфесе?» . Далмат добился от Феодосия разрешения посланцам собора прибыть в Константинополь, чтобы со своей стороны доложить императору о происшедшем в Эфесе. Это распоряжение было изложено в грамоте, которую Далмат взял с собой. При выходе из дворца его поджидали собравшиеся у ворот монахи и миряне. И все вместе они с зажженными свечами направились в церковь святого Мокия. По пути к процессии присоединялись новые люди. Шествовавшие воспевали 150 псалом «Хвалите Господа во святых Его», а время от времени раздавались крики: «Анафема Несторию». В храме святого Мокия было оглашено послание отцов собора во главе с архиепископом Кириллом. Затем архимандрит Далмат с амвона рассказал народу о своей аудиенции у императора. Свою речь он закончил словами: «Я уверен, что император последует внушению Бога и святого собора, а отнюдь не развращенным людям; итак, молитесь, братья, за императора и за нас». В церкви снова раздался крик: «Анафема Несторию» . Такая реакция соответствовала настроению большинства жителей столицы. Константинопольская паства, в которой раньше было немало сторонников у Нестория, была им явным образом потеряна.
Когда в Эфесе узнали о решении, принятом императором, отцы собора направили в столицу двух епископов из Египта: Феопемпта Кабазского и Даниила Дарнийского; позже в столицу прибыл синкел архиепископа Кирилла и его личный врач Иоанн. В свою очередь с посланием к императору от лица участников «собора восточных» отправился комит Ириней. Император принимал тех и других, обсуждал положение дел с собором в императорской консистории, выслушивал противоречивые советы. Его прежнее доверие Несторию было основательно поколеблено. Едва ли понимая до конца богословскую суть спора, он начинал уже видеть именно в Нестории зачинщика потрясшей Церковь и империю смуты, но не спешил и становиться на сторону Кирилла. В Эфес император решил направить комита Иоанна с поручением всеми силами добиться примирения враждующих сторон.
Между тем в Эфес прибыли легаты папы Римского Целестина епископы Аркадий и Проэкт и пресвитер Филипп. 10 июля в резиденции епископа Мемнона под председательством святителя Кирилла состоялось второе заседание, или деяние, собора. Восточных во главе с Иоанном Антиохийским на это деяние не пригласили. В самом начале заседания было оглашено послание папы Целестина, адресованное Вселенскому собору, вначале на языке подлинника и затем в переводе на греческий язык. Епископ Рима в нем выражал поддержку отцам собора и призывал их хранить кафолическую веру и защищать спокойствие Церквей. За чтением послания последовали приветственные аккламации: «Это суд справедливый! Весь собор благодарит нового Павла – Келестина, нового Павла – Кирилла, Келестина, стража веры, Келестина, единодушного с собором! Один Келестин, один Кирилл, одна вера собора, одна вера вселенной!» . На следующий день состоялось третье деяние собора, на котором легаты Целестина ознакомились с соборным приговором по делу Нестория и после его повторного оглашения поставили под актом об отлучении свои подписи.
На соборных заседаниях, состоявшихся 16 и 17 июля, рассматривалась жалоба, поданная святым Кириллом и Мемноном на свое осуждение «собориком восточных» во главе с Иоанном Антиохийским. «Поскольку епископ Иоанн, несмотря на троекратное приглашение прибыть и дать отчет о своих поступках, так и не явился на заседание собора, он вместе с 33 его сторонниками был объявлен отлученным от церковного общения вплоть до раскаяния, а его противозаконное низложение святителя Кирилла и епископа Мемнона – “не имеющим совершенно никакой силы”» .
На последовавших затем соборных деяниях, состоявшихся до конца июля, рассматривались вопросы, связанные с Символом веры, составленным пресвитером Харисием, со статусом Кипрской Церкви, и другие темы. В результате были приняты постановления дисциплинарного содержания, из которых впоследствии было составлено восемь канонов. Первые шесть правил были изданы на седьмом, или последнем, заседании собора 31 июля 431 года. Все вместе они составляют заключительную часть соборного послания, адресованного епископам, пресвитерам, диаконам и мирянам Вселенской Церкви, разделенную при редактировании соборных актов на шесть правил. 7-е правило было издано на шестом заседании собора – 22 июля, 8-е – на седьмом заседании в связи с жалобой кипрских епископов Ригина, Зинона и Евагрия на действия Антиохийского епископа Иоанна, который стремился подчинить своей юрисдикции Кипрскую Церковь. В канонические сборники Западной Церкви правила Эфесского собора не вошли. В отдельных латинских рукописях встречаются лишь отрывки из соборных определений – иные, чем те, которые получили канонический авторитет на Востоке.
Первые шесть канонов Эфесского собора предусматривают прещения для епископов и клириков, приверженных ереси Нестория, а также ереси Келестия (или Целестия), разделявшего воззрения Пелагия относительно первородного греха, поэтому ересь эта более известна как пелагианство. При этом 1-е правило предусматривает предавать суду и извергать из сана отступивших от Православия и принявших учение Целестия митрополитов; 2-е касается отступников из числа епископов, для которых предусмотрено аналогичное прещение; 3-е объявляет недействительными какие-либо прещения, уже наложенные или впредь могущие быть наложенными Несторием и «его сообщниками»; 4-е правило подвергает извержению из сана всех клириков, которые держатся ереси Нестория и Целестия; 5-е провозглашает недействительность пересмотра Несторием и его «единомышленниками» дел клириков, осужденных самим Эфесским собором или иной законной церковной властью; и, наконец, 6-е правило, по словам его интерпретатора епископа Никодима (Милаша), «касается всех и осуждает каждого, принадлежащего или не принадлежащего к священной иерархии, пытающегося тем или иным образом нарушить определения собора, причем принадлежащих к священной иерархии подвергает извержению, а остальных – отлучению от церковного общения» .
В 7-м правиле говорится о том, как следует хранить неповрежденной никейскую веру. В сокращенном изложении Аристина это пространное правило имеет такой вид: «Епископ, проповедующий другую веру, кроме никейской, лишается епископства, а мирянин изгоняется из Церкви. Тот, кто, кроме веры, составленной святыми отцами, собравшимися в Никее, предлагает иной нечестивый символ на развращение и на пагубу обращающихся к познанию истины из эллинства или иудейства или от какой бы то ни было ереси, если мирянин, должен быть предан анафеме, а если епископ или клирик, должен быть лишен епископства и служения в клире». Прямой смысл канона заключается в запрете самовольного составления символов веры, подобных тому, который был представлен Харисием. Впоследствии этот канон использовался православными полемистами против латинского искажения Никео-Цареградского символа добавлением в него filioque. Канонисты XII века, уже заставшие filioque, не находили в этом правиле оснований для его отвержения. По замечанию архиепископа Петра (Л᾽Юилье), впервые этот аргумент был выставлен на Ферраро-Флорентийском соборе в 1438 году святым Марком Эфесским. Архиепископ Петр не склонен интерпретировать это правило как абсолютный запрет всяких изменений в символе. Он пишет по этому поводу: «Можно, разумеется, сожалеть о добавлении, сделанном к тексту символа на Западе, однако совершенно невозможно в осуждении этого добавления ссылаться на 7-е правило Эфесского собора, составители которого имели в виду не какое-нибудь добавление, а как раз составление иной веры (этеран пистин), отличной от никейского вероопределения» . Однако не столь очевидным и формальным образом, как это, может быть, представлялось православным полемистам прошлого, в том числе самому святому Марку, но внесение в символ filioque все-таки осуждается правилом, поскольку оно действительно явилось искажением той веры, которую изначально содержала и содержит Вселенская Церковь, а значит, и «изложением иной веры».
Наконец, последнее, 8-е, правило собора утверждает автокефалию Кипрской Церкви, которая оспаривалась Антиохийской кафедрой, притязавшей на юрисдикцию над Кипром. Тем самым Вселенский собор не оставил никаких разумных церковных оснований для развития учения об исключительных преимуществах пяти первых престолов христианского мира. Поучительно положение, которым оканчивается это правило: «То же да соблюдается и в иных областях и повсюду в епархиях, дабы никто из боголюбезнейших епископов не простирал власти на иную епархию, которая прежде и сначала не была под рукою его или его предшественников; но аще кто простер и насильственно какую епархию себе подчинил, да отдаст оную: да не преступаются правила отец; да не вкрадывается, под видом священнодействия, надменность власти мирския; и да не утратим помалу, неприметно тоя свободы, которую даровал нам Кровию Своею Господь наш Иисус Христос, освободитель всех человеков».
В канонических сборниках вслед за правилами Эфесского собора помещают послание собора «К священному собору Памфилийскому о Евстафии, бывшем их митрополите». Это послание составлено в связи с делом епископа Евстафия, который вначале подал письменное отречение от своей кафедры, после чего она была замещена другим епископом – Феодором, а потом просил собор сохранить за ним сан епископа без всякого права на управление епархией. Собор удовлетворил эту его просьбу по снисхождению, из икономии, подтвердив, однако, содержащийся в ряде канонов, в том числе в 36-м Апостольском правиле, 10-м правиле Петра Александрийского, в 3-м правиле Кирилла Александрийского, принцип, который заключается в недопустимости произвольного оставления своей Церкви епископом.
В начале августа в Эфес прибыл посланец императора комит Иоанн, на которого возложена была обязанность добиться примирения епископов, разделившихся на враждующие партии. Миссия эта, однако, на тот момент оказалась неисполнимой. Приглашенные комитом в его резиденцию для заслушивания императорской сакры и совместных поисков выхода из сложившейся ситуации епископы отказывались участвовать в совещании, ссылаясь на обоюдные отлучения: святой Кирилл и его сторонники – на отлучение Нестория и Иоанна, а восточные – на отлучение Кирилла. О том, что происходило тогда в Эфесе, комит Иоанн докладывал Феодосию: «Несторий явился почти вместе с зарею, пришел Иоанн, благочестивейший епископ, и Кирилл со всеми благочестивейшими епископами; не было только одного Мемнона. Тогда начались шум и смятение. Пришедшие с Кириллом говорили, что не должно сносить и вида Нестория, который отлучен ими… А святейшие епископы, бывшие с благочестивейшим епископом Иоанном, настаивали на том, что Кириллу не следует присутствовать при чтении послания, так как он вместе с Мемноном отлучен ими. Таким образом, об этом был великий спор… Я не знаю, откуда взялось у них такое ожесточение» . Действуя в соответствии с инструкцией, данной императором, Иоанн приказал арестовать Кирилла, Мемнона и Нестория, и уже в их отсутствие зачитана была императорская грамота своеобразного содержания.
В ней Феодосий признавал одинаково действительными акты собора под председательством Кирилла Александрийского и собрания во главе с Иоанном Антиохийским – об отлучении Нестория, Кирилла и Мемнона, делая вид, что эти решения идут от согласной воли одного и того же собора: «Мы одобрили произнесенные вашею святостью отлучения Нестория, Кирилла и Мемнона. Относительно же прочего мне известно, что вы сохраняете христианскую веру и православное учение, принятое нами от отцев и дедов и утвержденное святейшим собором, бывшим при блаженном Константине» .
Восточные выразили готовность подчиниться императорскому указу, но настаивали на осуждении 12 глав Кирилла, в которых они по-прежнему усматривали совокупность ересей – аполлинарианской, арианской и евномианской. Сторонники Кирилла не могли примириться с его осуждением и ходатайствовали об освобождении святителя, равно как и Мемнона Эфесского. Для продолжения переговоров комит Иоанн предложил обеим сторонам направить по восемь представителей в Константинополь. Делегацию сторонников содержавшегося под стражей Кирилла возглавил святитель Ювеналий Иерусалимский. В ее составе находились также папские легаты епископ Аркадий и пресвитер Филипп. Делегацию восточных возглавил Иоанн Антиохийский. Среди других делегатов вместе с ним был и Феодорит Кирский. Делегации направились в столицу разными путями: сторонники святого Кирилла – морем, а восточные – по суши. При подъезде к Константинополю те и другие были приглашены в пригород столицы Халкидон для встречи там с императором. В столицу их решено было не впускать из-за опасений вызвать там волнения, особенно в монашеской среде, которая вся почти стояла на стороне Кирилла. Подобную же позицию занимал и епископ Халкидона, не пускавший делегатов восточной партии в городские храмы, так что они совершали богослужения в частном доме; там же блаженный Феодорит произносил проповеди догматического содержания, заостренные против анафематизмов Кирилла. Они вызывали интерес у многих жителей города, приходивших туда послушать красноречивого и искусного богослова.
Тем временем, выполняя поручение Феодосия, префект претория Антиох, состоявший ранее в дружеских отношениях с Несторием, направил ему письмо, в котором говорилось, что «император, принимая в соображение выраженное архиепископом желание жить в уединении, позволяет ему оставить Эфес и выбрать по своему желанию как место убежища своего, так и путь, по которому намерен туда отправиться; а для того, чтобы избавить его от всяких забот и неприятностей, ему дается стража для охранения и предоставляются в распоряжение его государственные перевозные средства» . Несторий правильно понял, что это в деликатной форме составленный приказ о ссылке. Он подчинился, выразив пожелание отправиться в антиохийский монастырь Евпрепия, откуда незадолго до этого он был вызван в столицу империи. В своем ответе он настаивал только на том, чтобы император публично осудил заблуждения Кирилла. Несторий был отправлен а Антиохию, а Кирилл и Мемнон остались под арестом в Эфесе.
Переговоры в Халкидоне зашли в тупик. Условием примирения Иоанн и его сторонники по-прежнему ставили осуждение богословских заблуждений Кирилла, а их оппоненты настаивали на том, чтобы еще до начала богословской дискуссии были освобождены архиепископы Александрийский Кирилл и Эфесский Мемнон. В конце концов император решил прекратить переговоры, приказав представителям восточных оставаться в Халкидоне, а делегатам Вселенского собора последовать за собой в Константинополь для избрания и посвящения нового предстоятеля столичной Церкви. По существу дела это обозначало победу святого Кирилла, но он по-прежнему содержался под арестом в Эфесе. Иоанн Антиохийский и его сторонники пытались предотвратить ставший уже очевидным исход конфликта: «Мы нашли необходимым уведомить настоящим посланием ваше благочестие, как пред Богом и Самим Христом и Святым Духом, что если кто-нибудь из еретичествующих будет определен в должность прежде, нежели будут рассмотрены правые догматы, то необходимо расстроится все тело Церкви при общем разногласии клира и народа. Ибо никто из благочестивых не согласится принять еретичествующих в общение и погубит собственное спасение» . Предупреждение это, однако, било мимо цели, потому что значительное большинство жителей столицы, большинство христиан на Балканах, в Азийском и Понтийском диоцезах, в Палестине и фактически весь христианский Египет и Запад были согласны со святым Кириллом, сторонники которого и названы в этом послании «еретичествующими», так что если бы император оставался, как в начале конфликта, на стороне восточных, то, поддерживая их властной рукой, он столкнулся бы с несравненно более массовым и жестким противлением. Поэтому Феодосий оставил без внимания предостережение восточных, в котором в завуалированной форме содержалась угроза, не подкрепленная, правда, реальной силой.
Император принял решение закрыть собор, и, как пишет А.В. Храпов, «почти одновременно были опубликованы противоречащие одна другой сакры: согласно первой, собор распускался по домам, но святитель Кирилл и епископ Мемнон объявлялись низложенными… по второй – они признавались епископами наравне с остальными, император отказывался осудить восточных и просил отцов собора позаботиться о восстановлении церковного мира» . В действие приведена была вторая императорская сакра.
В Константинополе состоялись избрание нового предстоятеля и затем, 25 октября 431 года, хиротония избранного собором епископов, приехавших вместе с императором из Халкидона, престарелого константинопольского пресвитера Максимиана, который был родом из Рима и в детстве дружил с Целестином, ставшим папой. Переехав в новую столицу империи, Максимиан сблизился со святым Иоанном Златоустом. Святой Максимиан не отличался выдающимися способностями, подобно Иоанну Златоусту, но пользовался уважением в среде духовенства и народа за свою аскетическую жизнь и благотворительность: он на свой счет сооружал саркофаги для погребения малоимущих христиан, известных своим благочестием. При избрании архиепископа другим кандидатом был еще один почитатель Иоанна Златоуста – знаменитый своим красноречием и глубиной богословских знаний святой Прокл, но и на этот раз, как это случалось и прежде, он должен был уступить другому избраннику.
После своего избрания святой Максимиан вступил в общение со святителем Кириллом. Затем вместе с архиепископом Кесарийским Фирмом он низложил четырех митрополитов, кафедры которых находились в пределах Понтийского и Фракийского диоцезов: Дорофея Маркианопольского, Имерия Никомидийского, Евфирия Тианского и Элладия Тарского – за их упорство в поддержке Нестория. Император распорядился освободить Кирилла и Мемнона из-под стражи. 30 октября святой Кирилл с триумфом возвратился в свой кафедральный город.
Иоанн Антиохийский и его единомышленники, искренне убежденные в правоте своих подозрений относительно православия Кирилла Александрийского, были обескуражены таким исходом своего противостояния с Кириллом. Еще раз они пишут императору послание, исполненное обиды и горьких укоров: «Мы не таких последствий ожидали от призвания нас сюда вашим благочестием… Мы пришли, повинуясь тебе как благочестивому императору… Но наша скромность, по-видимому, нисколько не послужила нам в пользу, а еще более повредила нам. Ибо мы, так повинующиеся вам, до настоящего дня были удерживаемы в Халкидоне, а теперь увольняемся домой. А те, которые все привели в смятение и весь мир наполнили возмущением, которые стараются уничтожить Церкви и открыто гонят благочестие, отправляют священнические должности, собирают народ в церкви и, по их мнению, имеют власть управления (то есть незаконно ими присвоенную), производят в Церкви возмущения и то, что дано в пользу бедных, издерживают на своих воинов… Но ты поставлен императором не над ними только, а и над нами. Ибо Восток, в котором всегда сияла правая вера, составляет немалую часть твоей империи, а с ним и другие провинции и епархии, из которых мы сюда собрались… Бог будет помощником вам во всем, если вы будете заботиться о благочестивых Его догматах и не позволите расторгать тело Церкви. А оно расторгнется, если утвердится мнение, привнесенное в веру Кириллом и утверждаемое еретиками… Мы нашли необходимым снова донести вашему величеству, что те, которым позволено иметь церкви, учат в церквях тому же, чему учили Арий, Аполлинарий и Евномий, незаконно, вопреки правилам, священствуют и погубляют души приходящих и слушающих их… Мы… просим ваше величество внять нашим мольбам и не позволять никаких прибавлений к вере святых отцов Никейских. Но если и после этой просьбы… ваше благочестие не предпримет никакой меры, то мы отрясем прах от ног и воскликнем с блаженным Павлом: “Чисты есмы от крови вашей” (Деян. 18: 6)» .
Собор, состоявшийся в Эфесе под председательством святого Кирилла, был признан каноническим и вселенским, в отличие от «соборика восточных». Такому исходу богословского спора способствовала ревность о чистоте Православия святой Пульхерии, которая, рискуя испортить отношения с братом, неустанно стремилась убедить его в опасности еретических заблуждений Нестория и в конце концов преуспела в этих своих стараниях. «Пульхерии, – по словам А. Тьерри, – принадлежала вся честь этой победы, и никто не ошибся, называя ту руку, которая всем заправляла в Халкидоне. Православные епископы поздравляли ее наперерыв друг перед другом, а один собор выразился о ней такими подлинными словами: “Она изгнала Нестория”» .
Несторий был анафематствован и отправлен в ссылку, но император не признал действительности соборного акта об отлучении Иоанна Антиохийского и его сторонников. В то же время сам Иоанн и единомышленные с ним епископы, в основном из Сирийского диоцеза, продолжали считать Кирилла и Мемнона находящимися под отлучением. В результате разорвано было общение между Церквями Сирии и остальных диоцезов империи. Такое положение дел не могло быть терпимым. Император, как и прежде, настаивал на примирении.
В отличие от Нестория, еретические заблуждения которого граничили с кощунством, его восточные защитники, всегда в той или иной мере дистанцировавшиеся от его крайностей, имели известные основания для разделяемых ими опасений: Иоанн Антиохийский и блаженный Феодорит преувеличивали, если не сказать – передергивали, обвиняя святого Кирилла в приверженности аполлинарианской ереси, но формулу «миа физис ту Феу Логу сесаркомени» («единая природа Бога Слова воплощенного»), осмысливая ее в русле православной христологии, Кирилл, не зная того, позаимствовал, действительно, из текстов Аполлинария, и – что еще важнее – эта формула стала потом знаменем и оружием в руках богословов, впавших в ересь, противоположную несторианской, – в монофизитство. Среди пылких апологетов Кирилла уже тогда находились богословы и простецы со взглядами, отвергнутыми позже на Халкидонском соборе, подобными тем, которые вскоре стал декларировать и развивать Евтихий, уже в пору Эфесского собора известный и влиятельный архимандрит в столице, бывший и одним из пресвитеров, присутствовавших на соборе.
Поэтому великим благом для Церкви оказалось то обстоятельство, что Феодосий, чьи убеждения изменились за время собора, не дошел в этой метаморфозе до крайности, до признания действительности соборного акта об отлучении восточных. По настоянию императора, между ними и сторонниками Кирилла возобновилась богословская дискуссия, целью которой было достичь примирения и восстановить евхаристическое общение. Посредником в этих переговорах Феодосий назначил имперского нотария (государственного секретаря) Аристолая. Одним из средств давления была угроза низложения и Кирилла, и Иоанна и ссылки их в Никомидию в случае их уклонения от примирения и упрямства. На встрече Аристолая с Иоанном Антиохийским тот заявил, что он согласен вступить в общение с Кириллом при условии его отречения от своих анафематизмов, анафематствования Аполлинария и признания обязательности исповедания Никейского символа с тем его толкованием, которое содержится в послании святителя Афанасия епископу Коринфскому Эпиктету, направленном против ереси Аполлинария. По поручению императорского нотария с изложением этого предложения к Кириллу обратился в своем послании епископ Верийский Акакий, которому тогда исполнилось уже 110 лет. Это послание привез с собой Аристолай.
По словам А.В. Карташева, который с увлечением, но, вероятно, не без передержки и преувеличений, вскрывает изнанку церковно-политических процессов, «прошло уже больше года после Эфеса. Неугомонный борец Кирилл хорошо был осведомлен, что императорский двор не успокаивался на позиции незалеченной раны церковного раскола… Поэтому Кирилл, по методу своего дяди Феофила, не переставал подкупающими дарами обогащать столицу и истощать александрийскую казну. Сохранилось письмо Кириллова архидиакона Епифания к Максимиану Константинопольскому с приложением списка даров и издержек Александрийской Церкви, которая была положительно ими истощена… Епифаний умоляет Максимиана немножко помочь им из его константинопольской казны, чтобы утолить безмерные аппетиты жадных сановников… Кроме денег, это были целые транспорты предметов комфорта и роскоши: ковры, коврики, занавески, скатерти, покрывала, подушки, кресла, скамейки и столики слоновой кости, вплоть до живых страусов» .
Святой Кирилл в ответном письме Акакию с готовностью принял предлагаемые догматические формулы, анафематствовал Аполлинария, учение которого он никогда не разделял, но отказался осудить свои анафематизмы, соглашаясь, однако, дать им интерпретацию, которая бы могла устранить недоразумения, и, конечно, настаивал на том, чтобы Иоанн анафематствовал Нестория.
В Антиохии ответ Кирилла был принят благоприятно, хотя не все восточные реагировали на него с такой же готовностью к достижению согласия, как сам Иоанн. Среди сохранявших недоверие к Александрийскому предстоятелю самыми влиятельными епископами были Андрей Самосатский и Феодорит Кирский. Но Иоанн направил в Александрию для переговоров с Кириллом епископа Эмесского Павла, который привез с собой проект согласительного исповедания, им же, вероятно, и составленный, но включенный в послание, адресованное Кириллу и подписанное Иоанном Антиохийским. В этом послании Иоанн, со своей стороны, соглашался анафематствовать Нестория: «Мы хотели бы, чтобы прекращен был всякий спор; чтобы всем святым Церквям Божиим, рассеянным по всему миру, возвращен был мир и уничтожены были все соблазны; чтобы Несторий, прежний епископ Константинопольский, был низложен, а неправое и нечестивое учение его было анафематствовано… Соглашаемся и с поставлением святейшего и благочестивейшего Максимиана, епископа святой Константинопольской Церкви Божией» . Послание заканчивалось братским обращением к адресату: «Прощай, благочестивейший и преосвященнейший владыка, искреннейший мой брат, и продолжай молиться о нас» .
Догматическая формула, предложенная для подписи Кириллу, предвосхищала орос Халкидонского собора. В ответном послании Иоанну, отправленном в 433 году и вошедшем в историю Церкви под названием, повторяющим предпосланный ему эпиграф из Псалтири «Да возвеселятся небеса» («Эуфрэнефосан и урани»; Пс. 95: 11), святой Кирилл воспроизвел предложенную ему формулу: «Мы исповедуем, что Господь наш Иисус Христос, единородный Сын Божий, есть совершенный Бог и совершенный Человек, (состоящий) из разумной души и тела; что Он рожден прежде веков от Отца по божеству, а в последнее время, ради нас и ради нашего спасения, от Марии Девы – по человечеству; что Он единосущен Отцу по божеству и единосущен нам по человечеству; ибо (в Нем) совершилось соединение двух естеств. Почему мы и исповедуем одного Христа, одного Сына, одного Господа. На основании такого неслитного соединения мы исповедуем Пресвятую Деву Богородицею, потому что Бог Слово воплотился и вочеловечился и в самом зачатии соединил с Собою храм, от Нее воспринятый. Известно, что знаменитые богословы одни из евангельских и апостольских изречений о Господе обыкновенно делают общими, как принадлежащие одному лицу, другие же, по причине различия двух естеств, принимают раздельно и те из них, которые приличны Богу, относят к божественности Христа, недостойные же Бога – к Его человечеству» .
Собор в Эфесе не принял ороса; примирительная догматическая формула, предложенная со стороны восточных и подписанная святым Кириллом, по существу дела и явилась аналогом догматического ороса, которым достойно завершились соборные деяния. Для народного благочестия исключительную важность имело то обстоятельство, что собор отстоял почитание Девы Марии как Божией Матери. До III Вселенского собора в христианском мире был один знаменитый храм, воздвигнутый во имя Девы Марии – в Эфесе, а после собора повсюду сооружаются церкви, посвященные Божией Матери, и одна из них была построена в Константинополе на средства святой Пульхерии. А в Риме при преемнике святого Целестина папе Сиксте была воздвигнута грандиозная базилика, сохранившаяся до наших дней, – Santa Maria Maggiore, посвященная Пречистой Деве.
Примирение между Кириллом Александрийским и Иоанном Антиохийским состоялось, евхаристическое и каноническое общение Церквей, дотоле разъединенных, было восстановлено. Жертвой достигнутого примирения стал незадачливый Несторий, но винить в своем низложении ему было некого: его учение действительно радикально расходилось с Преданием, представляя собой доведенные до запретной черты крайние выводы из антиохийской богословской традиции, аутентичным выразителем которой был тогда Иоанн Антиохийский и другие умеренные антиохийцы, пришедшие к взаимопониманию с Кириллом, представлявшим альтернативную александрийскую традицию в богословии. А еще Несторий стал жертвой собственного высокомерия, упрямства и легкомыслия. Узнав о состоявшемся примирении и своем анафематствовании со стороны теперь уже своих былых защитников, он вновь обнаружил свой немирный и нераскаянный нрав и объявил о непризнании им Максимиана, якобы неправомерно занявшего его кафедру. Реакцией на это выступление стало распоряжение императора об удалении Нестория из Антиохии.
Местом его новой ссылки стала прежняя столица Набатейского царства Петра, расположенная в труднодоступном изолированном ущелье в гористой пустыне, но и там его скитания не закончились: из Петры он был вскоре переправлен в один из египетских оазисов Ибис. «Это была, – по словам А. Тьерри, – тюрьма, которая сама стерегла свои жертвы без тюремщика и большую часть времени без солдат» . Оазис был окружен безводной песчаной пустыней, кишащей ядовитыми змеями и насекомыми, обрекавшими на верную смерть всякого беглеца-одиночку. Этот оазис он покинул, взятый в плен вместе с другими обитателями Ибиса вторгшимися кочевниками из племени блеммиев, которые надеялись получить выкуп за пленников от римских властей. Узнав о приближении кочевников из другого и более сильного племени, блеммии бежали, бросив пленников посреди песчаного моря. Оставленным умирать в пустыне повезло: поблизости находился город Панополь, куда и добрался Несторий, изнемогший от усталости. В ту пору он был уже стариком. В Панополе Несторий провел несколько лет. Потом по распоряжению прокуратора Египта он был выслан на нильский остров Элефантину, расположенный на границе Египта с Эфиопией. По пути к месту новой ссылки он упал с коня и поломал себе руку и ребра. Сопровождавший его конвой доставил его обратно в Панополь, где он вскоре, в 451 году, умер. О последних летах его жизни и обстоятельствах его смерти известно мало. До Нестория доходили сведения о «разбойничьем соборе» в Эфесе, о насильственной смерти святого Флавиана, об адресованном ему томосе папы Льва Великого. Он умер, когда уже было объявлено о созыве собора в Халкидоне, но до его открытия. Есть сведения, что Несторий собирался апеллировать к отцам собора. Из его письма жителям Константинополя известно, что в споре Диоскора с Флавианом он был на стороне Флавиана. Несторий одобрительно высказывался о христологическом томосе святителя Льва, считая, – конечно, ошибочно, – что его содержание тождественно с его собственной христологией.
В изгнании он занимался литературными трудами. В начале XX века был найден его написанный на сирийском языке трактат «Тегурта Гераклидис»; слово «тегурта» буквально значит «коммерция», но в данном контексте обозначает просто «трактат», а слово «Гераклид» – это псевдоним; надписание книги действительным именем автора обрекало бы ее на неминуемое уничтожение: по распоряжению императора Феодосия, все сочинения Нестория подлежали сожжению. Это своего рода автобиография и самоапология. Книга заканчивается словами: «Возвеселися со мной, пустыня, подруга моя, прибежище и утешение мое, и ты, земля изгнания, мать моя, которая сохранит мое тело до дня воскресения» . Несторий смирился со своей печальной участью и в изгнании своем находил утешение. «Мое горячее желание, – пишет он в трактате, – да будет благословен Господь небес и земли! А Несторий пусть останется анафемой. Господу угодно, чтобы люди примирились с Ним, проклиная меня. Я не отказался бы зачеркнуть то, что я говорил, если бы я был уверен, что это нужно и что люди через это обратятся к Богу» . Это написано, наверно, искренне, но, как кажется, не без рисовки и позерства, которые и ранее свойственны были этому самолюбивому, но незадачливому деятелю. Из этих слов не видно, что он испытывал раскаяние в учиненной не без его вины церковной смуте. Принципиально не изменились и его богословские воззрения. Излагая его христологию, как она отразилась в его последнем сочинении, А.В. Карташев писал: «Он две природы мыслит до того полными и действенными, что считает, что каждая из них не может не быть и ипостасной, и личной, так что единое Лицо (просопон) у него получается “из двух природ, из двух ипостасей и из двух лиц(!), соединенных в одно, в свободном (вольном) общении”. В “Трактате Ираклида” Несторий придумал даже особый термин для этого “сложного Лица” – “Лицо единения” (“просопон тис эносеос”), подчеркивая тем ипостасную полноту каждой природы, вплоть до особого ее (данной природы) лица» . У Халкидонского собора, осудившего ересь, противоположную Несториевой, не было оснований для его реабилитации, и он подтвердил правомерность провозглашенной ему на III Вселенском соборе анафемы.
Между тем после восстановления общения между Иоанном Антиохийским и его сторонниками, с одной стороны, и святителем Кириллом – с другой, не вся христианская Сирия одобрила шаги к примирению, предпринятые Иоанном. В числе оппозиционеров были и епископы. Особенную энергию в дискредитации Иоанна обнаружил епископ Иерапольский Александр, организовывавший соборы, на которых Иоанна обвиняли в предательстве и вероотступничестве. С колеблющимися по поручению Иоанна вел вразумляющие беседы блаженный Феодорит, который, поддержав примирительную позицию своего кириарха Иоанна и приняв «согласительное исповедание», уклонился от анафематствования Нестория. Подобно ему, поступили и некоторые другие епископы Востока, приняв догматическую формулу 433 года, составленную, собственно, в самой же среде восточных богословов, не настаивая на осуждении 12 анафематизмов святого Кирилла, но и не анафематствуя Нестория.
Своим успехом в деле привлечения к примирению «с Египтом» сомневавшихся в допустимости подобного «компромисса» архиепископ Иоанн и блаженный Феодорит обязаны были поддержке, которую им оказал имевший огромное влияние на церковный народ смиренный инок преподобный Симеон. Ранее он уединялся на дне высохшего озера, потом у подножья горы, затем на ее верху, где он приковал себя железной цепью к забору, который поставил вокруг построенной на этой горе хижины, чтобы не иметь возможности выходить из нее. Эту цепь он снял лишь по повелению святителя Антиохийского Мелетия и с этих пор держал себя прикованным к скале умом и волей и уже не сходил с нее. Наконец он изобрел особый вид подвижничества, который получил название столпничества. В окрестностях Антиохии он поставил столп высотой около 10 метров, на его вершине находилась площадка для стояния или сидения. В своем жизнеописании подвижника блаженный Феодорит рассказывает, что однажды один посетитель святого захотел сосчитать число делаемых им непрерывно поклонов, досчитал до 1244 и затем от усталости сбился со счета, а преподобный Симеон продолжал совершать поклоны. К столпу удивительного подвижника потянулись люди – вначале из ближних мест, из Антиохии, потом изо всей Сирии, из Киликии, Палестины и, наконец, из самых далеких провинций Римской империи и из-за ее пределов. Приходили для того, чтобы быть свидетелями его подвига, чтобы попросить его о молитве за себя и своих близких и чтобы послушать его вдохновенную проповедь, так что столп преподобного Симеона стал самой высокой кафедрой Христианской Церкви. Помимо живого общения с христианами, приходившими к этому столпу, преподобный Симеон общался с теми, кто искал духовного наставления, через письма. В переписке с ним состояла жившая на далеком западе, в Лютеции (современном Париже), святая Геневефа, которую по-французски именуют Женевьевой. Преподобный Симеон убедил тысячи колеблющихся в своем отношении к Эфесскому собору сирийских христиан признать его Вселенским собором. Преподобный Симеон отошел ко Господу в 459 году, прожив 103 года.
И все же оставались и непримиримые последователи Нестория, которые лишены были возможности свободно исповедовать свою веру в пределах империи. Их преследовали, подвергали ссылке, лишали привилегий и гражданских прав. Из числа высокопоставленных сановников упорным несторианином остался комит Ириней, который находился в Эфесе вместе с Кандидианом по частной инициативе, хотя и с позволения императора и там всячески противодействовал святому Кириллу и Мемнону, защищая восточных и Нестория. За свою приверженность ереси Ириней был лишен чина и уволен от службы. Он принял епископское рукоположение от несториан. Большая часть несториан уходила за границы империи, переселяясь в основном в Иран, где несториане, в противовес местным кафолическим христианам, пользовались покровительством правительства. В Римской империи со второй половины V века несторианство стало вполне маргинальным явлением.
На богословски противоположном несторианству полюсе церковной жизни, а географически – в Александрии и Египте – было не меньше противников согласительной формулы 433 года, усматривавших в подписании ее своим кириархом его отступление от истины, в их представлении запечатленной в его анафематизмах, которым они при этом давали интерпретацию, близкую к той, что составила содержание монофизитской христологии, отвергнутой Халкидонским собором. Но открыто и публично святого Кирилла осудили за «компромисс и отступничество» лишь немногие из его бывших почитателей, к тому же не имевшие особого влияния, вроде александрийского диакона Максима и некоторых монахов, – столь велик был авторитет святителя Кирилла в Египте. Оппозиционеры держали свои убеждения при себе, дожидаясь удобного момента, который наступил для них после преставления святителя. И тогда болезнь, затаившаяся внутри церковного организма, прорвалась наружу, угрожая Церкви большой бедой. Конечным результатом этой болезни стало отпадение от кафолической Церкви целых народов и стран, увлеченных монофизитским соблазном.
, Иоанна Антиохийского
Третий Вселенский собор. Фреска из собора Рождества Богородицы
Эфе́сский (Ефесский) собо́р , Третий Вселенский собор - Вселенский собор христианской церкви , проходивший в городе Эфесе (Малая Азия) в 431 году . Поводом к нему стало распространявшееся учение Нестория , архиепископа Константинопольского (428-431), что Пречистую Деву Марию следовало называть не Богородицей , а Христородицей, так как у Бога не могло быть матери. Созван по инициативе императора Восточной Римской империи Феодосия II , выбравшего Эфес, как город, бывший местопребыванием Богоматери в последние годы её жизни .
Память в Православной церкви 9 (22) сентября .
История [ | ]
Поводом для созыва Эфесского Собора был конфликт между патриархом Константинопольским Несторием и патриархом Александрийским Кириллом . Несторий считал, что Пресвятая Дева Мария родила человека, соединенного с Словом Божьим. Он также предложил именовать Его Пречистую Матерь не Богородицей , а Матерью Христа (Христородицей ). Патриарх Кирилл Александрийский стоял на позициях имени Богородица и за соединение двух ипостасей. Переписка не привела к положительным результатам, и тогда Кирилл Александрийский написал против Нестория свои 12 анафематизмов .
Антиохийская делегация объявила Кирилла еретиком и низложила его.
Александрийская делегация в свою очередь признала Нестория еретиком и также низложила его. Кроме того, она игнорировала предыдущий Константинопольский собор и его решения об особом статусе митрополита Константинополя, Никео-Цареградский Символ веры , читавшийся уже и в Константинополе, и на Западе. Делопроизводство Эфесского - III-го Вселенского Собора, на котором председательствовал Кирилл Александрийским, также было далеко не идеальным. При открытии Собора Кирилл не принял во внимание не только отсутствие «восточных» епископов во главе с Иоанном Антиохийским, но и протесты императорского представителя Кандидиана. Кроме того, накануне открытия Собора, 21-го июня, двадцать один из уже собравшихся на тот момент в Эфесе сорока митрополитов подали протест в связи с отсутствием приглашения епископов Востока. Всем этим справедливым возражениям святитель Кирилл не придал никакого значения, открыв заседания 22-го июня. Это и повлекло за собой отделение восточных отцов и проведение ими под председательством Иоанна Антиохийского параллельного и враждебного собрания, приказы императора Феодосия II об аресте св. Кирилла, Мемнона Эфесского и других важнейших деятелей обоих противостоящих собраний и последующий двухлетний поиск единой догматической формулы между Александрией и Антиохией .
Ради сохранения единства с Римом, император арестовал ряд важнейших деятелей собрания епископов с участием Нестория, но затем приказал арестовать также и Кирилла Александрийского и Мемнона Эфесского за фактическое обвинение одним из зачитанных на соборе анафематизмов Кирилла в каннибализме - пусть прямо и не названных - самого императора, его сестры и всех допущенных к причащению Иоанном Златоустом и Несторием. Но Кириллу и Мемнону удалось бежать и скрыться в Египте, где Кирилл Александрийский фактически превратился в заложника коптов и стал «знаменем» местного национального (антигреческого) сепаратизма , что абсолютно не входило в его планы. Поэтому в Египте Кирилл действовал как «голубь мира» строго на платформе диофизитства и даже диофелитства и сам требовал отказа от анафематствования Феодора Мопсуестийского и всех деятелей Антиохийской богословской школы , усопших в мире и согласии с Церковью. Даже Несторий, по его мнению, мог оставаться архиепископом Константинопольским при отказе его не только от терминов «Христородица» и «Богоприимица», но и от вмешательства в дела александрийского и римского пап.
Кроме Нестория, собор в определении осудил Келестиево мудрование . Келестий, или Целестий, проповедовал ересь Пелагия , отрицая значение первородного греха и необходимость благодати для спасения.
7-е правило говорит, как следует хранить неповреждённой никейскую веру. В изложении Аристина правило имеет такой вид:
Епископ, проповедующий другую веру, кроме Никейской, лишается епископства, а мирянин изгоняется из Церкви. Тот, кто, кроме веры, составленной святыми отцами, собравшимися в Никее, предлагает иной нечестивый символ на развращение и на пагубу обращающихся к познанию истины из эллинства или иудейства или от какой бы то ни было ереси, если мирянин, должен быть предан анафеме, а если епископ или клирик, должен быть лишён епископства и служения в клире.
Впоследствии канон использовался православными полемистами против латинской вставки filioque в Никео-Цареградский Символ веры , хотя по смыслу правила речь идёт о самовольном изменении отдельными клириками Никейского Символа веры и замены Никейского символа веры иными, а не о внесении изменений последующими Вселенскими соборами. Уже следующий Вселенский собор не заменил Никейский символ веры иным или изменил его, а только дополнил его двумя дополнительными символами веры - Никео-Цареградским и Халкидонским. Хотя Никейский и Халкидонский символы веры в настоящее время не используются в литургии православных и римско-католической церквей, как и почти всех других церквей; все церкви, кроме Армянской апостольской церкви, и даже практически все протестанты, используют в литургии только Никео-Цареградский символ веры, именно они - Никейский и Халкидонский - остаются основными вероисповедными символами. Приняв Никейский Символ веры, Церковь не внесла чего-либо нового в своё учение: она лишь четко сформулировала то, во что верила с самого начала своего исторического бытия. С точки зрения православных, и последующие Вселенские соборы продолжали прояснять и уточнять церковную истину, и Никео-Цареградский и Халкидонский символы веры также не внесли ничего фундаментально нового в исповедание веры, восходящее ко Христу и апостолам .
Последнее, 8-е правило Собора утверждает автокефалию Кипрской церкви , которая оспаривалась Антиохийской кафедрой , притязавшей на юрисдикцию над Кипром .
Ириней (епископ Тирский) написал отчёт о деятельности Эфесского собора, который впоследствии был утерян и не сохранился.
7 правило и Халкидонский собор [ | ]
7-е и 8-е правила не были приняты на Эфесском соборе как каноны (др.-греч. κανών ), а являлись лишь соборными мнениями, которые впоследствии вписали в протоколы заседания собора и добавили как каноны Эфесского собора.
На 6-м заседании Эфесского собора решался вопрос о пресвитере Харисии, который искал суда у собора о четыредесятниках. На этом заседании был прочитан Никейский Символ веры, после чего собор высказал следующее суждение: «С сей святой верою все должны быть согласны. Ибо она учит во спасение всей поднебесной. Но так как некоторые притворяются, будто исповедуют её и соглашаются с нею, но искажают смысл её слов по своему произволу и таким образом развращают истину, будучи сынами заблуждения и погибели, то настоит надобность свидетельства из святых и православных отцов, которые достаточно показывали, как они понимали её и вверили нам проповедовать; чтобы явно было, что все имеющие правую и непогрешительную веру, так именно изъясняют и проповедуют её ». Собор определил:
На первом заседании 4 Вселенского собора в Халкидоне по этому поводу состоялись прения между Евтихием и Диоскором, с одной стороны, и Евсевием Дорилейским, с другой стороны . После того как Евтихий прочел Никейский Символ веры, то он также сказал, что Ефесский собор постановил определение: того кто вопреки этой вере, что-либо прибавит, или измыслит, или будет учить, подвергать наказаниям, которые тогда же означены . Здесь поднялся Евсевий Дорилейский и сказал: «Он солгал; нет такого определения: нет правила, повеливающего это». В защиту Евтихия выступил Диоскор, который сказал: «Есть четыре рукописных списка [Документов собора], которые содержат это определение. То, что определили епископы, не есть ли определение? Имеет ли оно силу правила? Оно не есть правило: иное правило (κανών ) и иное определение (ὅρος )» . Затем на соборе раздались голоса сторонников Евтихия: «Ничего нельзя прибавлять или убавлять [от Никейского Символа веры]! Пусть останется в употреблении Никейский Символ. Восточные епископы воскликнули: „Это сказал Евтихий“».
Рекомендуем также
К чему снится целоваться во сне Сонник к чему целоваться во сне
К чему снится лиса во сне для женщины: девушке, замужней, беременной – толкование по разным сонникам
Лечение надпочечников в домашних условиях
Лабораторные исследования при болезнях почек
Диета при желчнокаменной болезни, меню в период обострения, до и после операции
Весёлые сказки и истории Мы хотим увидеть ваш уникальный опыт