Двадцать тысяч лье под водой. Таинственный остров является символом земного шара, отданного в распоряжение заинтересованных в его преобразовании людей «Как будет угодно господину профессору»

«Господину Аронаксу,

профессору Парижского музея.

Гостиница «Пятое авеню», Нью-Йорк.

Милостивый государь!

Если вы пожелаете присоединиться к экспедиции на фрегате «Авраам Линкольн», правительство Соединенных Штатов Америки выразит удовлетворение, узнав, что в Вашем лице Франция приняла участие в настоящем предприятии. Капитан Фарагут предоставит в Ваше распоряжение каюту.

Совершенно преданный Вам

морской министр Д. Б. Гобсон».

3. КАК БУДЕТ УГОДНО ГОСПОДИНУ ПРОФЕССОРУ

В момент получения письма от господина Гобсона я столько же думал об охоте за единорогом, сколько о попытке прорваться сквозь ледовые поля Северо-Западного прохода. Однако, прочитав письмо морского министра, я сразу же понял, что истинное мое призвание, цель всей моей жизни в том и заключается, чтобы уничтожить это зловредное животное и тем самым избавить от него мир.

Я только что возвратился из тяжелого путешествия, страшно устал, нуждался в отдыхе. Я так мечтал вернуться на родину, к друзьям, в свою квартиру при Ботаническом саде, к моим милым драгоценным коллекциям! Но ничто не могло меня удержать от участия в экспедиции. Усталость, друзья, коллекции - все было забыто! Не раздумывая, я принял приглашение американского правительства.

«Впрочем, - размышлял я, - все пути ведут в Европу! И любезный единорог, пожалуй, приведет меня к берегам Франции! Почтенное животное не лишит меня удовольствия привезти в Парижский музей естествознания в качестве экспоната не менее полуметра его костяной алебарды».

Но в ожидании далекого будущего предстояло выслеживать нарвала в северных водах Тихого океана, - иными словами, держать путь в противоположную сторону от Франции.

Консель! - крикнул я в нетерпении.

Консель был моим слугой и сопутствовал мне во всех моих путешествиях. Я любил его, и он платил мне взаимностью. Флегматичный по природе, добропорядочный из принципа, исполнительный по привычке, философски относившийся к неожиданным поворотам судьбы, мастер на все руки, всегда готовый услужить, он, вопреки своему имени , никогда не давал советов - даже когда к нему обращались за таковым.

Соприкасаясь постоянно с кругами нашего ученого мирка при Ботаническом саде, Консель и сам кое-чему научился. Он специализировался в области естественнонаучной классификации, наловчился с быстротой акробата пробегать всю лестницу типов, групп, классов, подклассов, отрядов, семейств, родов, подродов, видов и подвидов. Но его познания на этом и кончались. Классифицировать - это была его стихия, дальше он не шел. Сведущий в теории классификации, но слабо подготовленный практически, он, я думаю, не сумел бы отличить кашалота от беззубого кита! И все же какой хороший малый!

Вот уже десять лет Консель сопровождает меня во всех научных экспедициях. И я никогда не слыхал от него жалобы, если путешествие затягивалось или сопровождалось большими тяготами. Он готов был каждую минуту ехать со мной в любую страну, будь то Китай или Конго, каким бы далеким ни был путь. Он готов был безоговорочно следовать за мною повсюду. Притом он мог похвалиться завидным здоровьем, при котором не страшны никакие болезни, крепкими мускулами и, казалось, полным отсутствием нервов.

Ему было тридцать лет, и возраст его относился к возрасту его господина, как пятнадцать к двадцати. Да простится мне несколько усложненная форма, в которую вылилось мое признание в том, что мне сорок лет!

Но у Конселя был один недостаток. Неисправимый формалист, он обращался ко мне не иначе, как в третьем лице - манера, раздражавшая меня.

Консель! - вторично позвал я, с лихорадочной торопливостью принимаясь за сборы к отъезду.

В преданности Конселя я был уверен. Обыкновенно я не спрашивал, согласен ли он сопровождать меня в поездке, но на этот раз речь шла об экспедиции, которая могла затянуться на неопределенное время, о предприятии рискованном, об охоте за животным, способным пустить ко дну фрегат, как ореховую скорлупу! Было над чем задуматься даже самому флегматичному человеку!

Консель! - крикнул я в третий раз.

Консель появился.

Господин профессор изволил звать меня? - спросил он, входя.

Да, друг мой, собирай мои вещи и собирайся сам. Мы едем через два часа.

Как будет угодно господину профессору, - отвечал Консель спокойно.

Нельзя терять ни минуты. Уложи в чемодан все мои дорожные принадлежности, костюмы, рубашки, носки, и как можно побольше и поживей!

А коллекции господина профессора? - спросил Консель.

Мы займемся ими позже.

Как так! Архиотерии, гиракотерии, ореодоны, херопотамусы и прочие скелеты ископаемых...

Они останутся на хранение в гостинице.

А бабирусса?

Ее будут кормить в наше отсутствие. Впрочем, я распоряжусь, чтобы все наше хозяйство отправили во Францию.

А мы разве едем не в Париж? - спросил Консель.

Да... конечно... только придется, пожалуй, сделать небольшой крюк...

Как будет угодно господину профессору. Крюк так крюк!

Совсем пустячный! Мы только несколько уклонимся от прямого пути, вот и все! Мы отплываем на фрегате «Авраам Линкольн».

Как будет угодно господину профессору, - отвечал покорно Консель.

Знаешь, мой друг, речь идет о чудовище... о знаменитом нарвале. Мы очистим от него моря! Автор книги в двух томах, in-quarto, «Тайны морских глубин» не может отказаться сопровождать капитана Фарагута в экспедиции. Миссия почетная, но... и опасная! Тут придется действовать вслепую. Зверь может оказаться с причудами! Но будь что будет! Наш капитан не даст промаха!..

Куда господин профессор, туда и я, - отвечал Консель.

Подумай хорошенько! Я от тебя ничего не хочу утаивать. Из таких экспедиций не всегда возвращаются.

Как будет угодно господину профессору.

Через четверть часа чемоданы были уложены. Консель живо справился со сборами, и можно было поручиться, что он ничего не забыл, потому что он так же хорошо классифицировал рубашки и платье, как птиц и млекопитающих.

Служитель гостиницы перенес наши вещи в вестибюль. Я стремглав сбежал по нескольким ступеням в нижний этаж. Расплатился по счету в конторе, где вечно толпились приезжие. Я распорядился, чтобы тюки с препарированными животными и засушенными растениями были отправлены во Францию (в Париж). Открыв солидный кредит своей бабируссе, я, а следом за мной и Консель прыгнули в карету.

Экипаж, нанятый за двадцать франков, спустился по Бродвею до Юнион-сквера, свернул на Четвертое авеню, проехал по нему до скрещения с Боуэри-стрит, затем повернул на Катрин-стрит и остановился у Тридцать четвертого пирса. Отсюда на катринском пароме нас доставили - людей, лошадей и карету - в Бруклин, главный пригород Нью-Йорка, расположенный на левом берегу Ист-Ривера. Через несколько минут карета была у причала, где стоял «Авраам Линкольн», из двух труб которого валил дым густыми клубами.

Наш багаж тотчас погрузили на палубу. Я взбежал по трапу на борт корабля. Спросил капитана Фарагута. Матрос провел меня на ют. Там меня встретил офицер с отличной выправкой.

Протянув мне руку, он спросил:

Господин Пьер Аронакс?

Он самый, - отвечал я. - Капитан Фарагут?

Собственной персоной! Добро пожаловать, господин профессор! Каюта к вашим услугам.

Я откланялся и, не отвлекая внимания капитана от хлопот, связанных с отплытием, попросил лишь указать предназначенную мне каюту.

«Авраам Линкольн» был отлично приспособлен для своего нового предназначения. Это был быстроходный фрегат, оборудованный самыми совершенными машинами, которые работали при давлении пара до семи атмосфер. При таком давлении «Авраам Линкольн» достигал средней скорости в восемнадцать и три десятых мили в час, скорости значительной, но, увы, недостаточной для погони за гигантским китообразным.

Внутренняя отделка фрегата отвечала его мореходным качествам. Я был вполне удовлетворен своей каютой, которая находилась на кормовой части судна и сообщалась с кают-компанией.

Нам будет здесь удобно, - сказал я Конселю.

Удобно, как раку-отшельнику в раковине моллюска-трубача, с позволения сказать! - ответил Консель.

Я предоставил Конселю распаковывать чемоданы, а сам поднялся на палубу, поглядеть на приготовления к отплытию.

В эту самую минуту капитан Фарагут приказал отдать концы, удерживавшие «Авраама Линкольна» у Бруклинской пристани. Опоздай я на четверть часа, даже и того менее, фрегат ушел бы, и мне не пришлось бы участвовать в этой необычной, сверхъестественной, неправдоподобной экспедиции, самое достоверное описание которой могут счесть за чистейший вымысел.

Капитан Фарагут не желал терять ни дня, ни часа; он спешил выйти в моря, в которых было замечено животное.

Он вызвал старшего механика.

Давление достаточное? - спросил его капитан.

Точно так, капитан, - отвечал механик.

Go ahead! [Вперед! (англ.)] - распорядился капитан Фарагут.

Приказание сейчас же было передано в машинное отделение по аппарату, приводимому в действие сжатым воздухом; механики повернули пусковой рычаг. Пар со свистом устремился в золотники. Поршни привели во вращение гребной вал. Лопасти винта стали вращаться со все возрастающей скоростью, и «Авраам Линкольн» величественно тронулся в путь, сопровождаемый сотней катеров и буксиров, переполненных людьми, устроившими эти торжественные проводы.

Набережные Бруклина и вся часть Нью-Йорка вдоль Ист-Ривера были полны народа. Троекратное «ура», вырвавшееся из пятисот тысяч уст, следовало одно за другим. Тысяча платков взвилась в воздухе над густой толпой, приветствовавшей «Авраама Линкольна», пока он не вошел в воды Гудзона у оконечности полуострова, на котором расположен Нью-Йорк.

Фрегат, придерживаясь живописного правого берега у Нью-Джерси, сплошь застроенного виллами, прошел мимо фортов, которые салютовали ему из самых больших орудий. «Авраам Линкольн» в ответ троекратно поднимал и опускал американский флаг с тридцатью девятью звездами, развевавшийся на гафеле; затем, когда судно, меняя курс, чтобы войти в отмеченный баканами фарватер, который округляется во внутренней бухте, образуемой оконечностью Санди-Хука, огибало эту песчаную отмель, его снова приветствовала многотысячная толпа.

Процессия катеров и буксиров провожала фрегат до двух плавучих маяков, огни которых указывают судам вход в Нью-йоркский порт.

Было три часа пополудни. Лоцман покинул свой мостик, сел в шлюпку, которая доставила его на шхуну, ожидавшую под ветром. Увеличили пары; лопасти винта все быстрее рассекали воду; фрегат шел вдоль песчаного и низкого берега Лонг-Айленда и к восьми часам, потеряв из виду на северо-востоке огни Файр-Айленда, пошел под всеми парами по темным водам Атлантического океана.

4. НЕД ЛЕНД

Капитан Фарагут был опытный моряк, поистине достойный фрегата, которым он командовал. Составляя со своим судном как бы одно целое, он был его душой. Существование китообразного не подлежало для него никакому сомнению, и он не допускал на своем корабле никаких кривотолков по этому поводу. Он верил в существование животного, как иные старушки верят в библейского Левиафана - не умом, а сердцем. Чудовище существовало, и капитан Фарагут освободит от него моря, - он в этом поклялся. Это был своего рода родосский рыцарь, некий Дьедоне де Гозон, вступивший в борьбу с драконом, опустошавшим его остров. Либо капитан Фарагут убьет нарвала, либо нарвал убьет капитана Фарагута. Середины быть не могло!

Команда разделяла мнение своего капитана. Надо было послушать, как люди толковали, спорили, обсуждали, взвешивали возможные шансы на скорую встречу с животным! И как они наблюдали, вглядываясь в необозримую ширь океана! Даже те офицеры, которые в обычных условиях считали вахту каторжной обязанностью, готовы были дежурить лишний раз. Пока солнце описывало на небосводе свой дневной путь, матросы взбирались на рангоут, потому что доски палубы жгли им ноги и они не могли там стоять на одном месте. А между тем «Авраам Линкольн» еще не рассекал своим форштевнем подозрительных вод Тихого океана!

Что касается экипажа, у него было одно желание: встретить единорога, загарпунить его, втащить на борт, изрубить на куски. За морем наблюдали с напряженным вниманием. Кстати сказать, капитан Фарагут пообещал премию в две тысячи долларов тому, кто первым заметит животное, будь то юнга, матрос, боцман или офицер. Можно себе вообразить, с каким усердием экипаж «Авраама Линкольна» всматривался в море!

И я не отставал от других, выстаивая целыми днями на палубе. Наш фрегат имел все основания именоваться «Аргусом». Один Консель выказывал полное равнодушие к волновавшему нас вопросу и не разделял возбужденного настроения, царившего на борту.

Я уже говорил, что капитан Фарагут озаботился снабдить свое судно всеми приспособлениями для ловли гигантских китов. Ни одно китобойное судно не могло быть лучше снаряжено. У нас были все современные китобойные снаряды, начиная от ручного гарпуна до мушкетонов с зазубренными стрелами и длинных ружей с разрывными пулями. На баке стояла усовершенствованная пушка, заряжавшаяся с казенной части, с очень толстыми стенками и узким жерлом, модель которой была представлена на Всемирной выставке 1867 года. Это замечательное орудие американского образца стреляло четырехкилограммовыми снарядами конической формы на расстоянии шестнадцати километров.

Итак, «Авраам Линкольн» снаряжен был всеми видами смертоносных орудий. Мало того! На борту фрегата находился Нед Ленд, король гарпунеров.

Нед Ленд, уроженец Канады, был искуснейшим китобоем, не знавшим соперников в своем опасном ремесле. Ловкость и хладнокровие, смелость и сообразительность сочетались в нем в равной степени. И нужно было быть весьма коварным китом, очень хитрым кашалотом, чтобы увернуться от удара его гарпуна.

Неду Ленду было около сорока лет. Это был высокого роста, - более шести английских футов, - крепкого сложения, суровый с виду мужчина; необщительный, вспыльчивый, он легко впадал в гнев при малейшем противоречии. Наружность его обращала на себя внимание; и больше всего поражало волевое выражение его глаз, придававшее его лицу особенную выразительность.

Я считаю, что капитан Фарагут поступил мудро, пригласив этого человека к участию в экспедиции: по твердости руки и верности глаза он один стоил всего экипажа. Неда Ленда можно было уподобить мощному телескопу, который одновременно был и пушкой, всегда готовой выстрелить.

Канадец - тот же француз, и я должен признаться, что Нед Ленд, несмотря на свой необщительный нрав, почувствовал ко мне некоторое расположение. Невидимому, его влекла моя национальность. Ему представлялся случай поговорить со мною по-французски, а мне послушать старый французский язык, которым писал Рабле, язык, сохранившийся еще в некоторых провинциях Канады. Нед вышел из старинной квебекской семьи, в его роду было немало смелых рыбаков еще в ту пору, когда город принадлежал Франции.

Понемногу Нед разговорился, и я охотно слушал его рассказы о пережитых злоключениях в полярных морях. Рассказы о рыбной ловле, о поединках с китами дышали безыскусственной поэзией. Повествование излагалось в эпической форме, и порою мне начинало казаться, что я слушаю какого-то канадского Гомера, поющего «Илиаду» гиперборейских стран!

Я описываю этого отважного человека таким, каким я знаю его теперь. Мы стали с ним друзьями. Мы с ним связаны нерушимыми узами дружбы, которая зарождается и крепнет в тяжелых жизненных испытаниях! Молодчина Нед! Я не прочь бы прожить еще сто лет, чтобы подольше вспоминать о тебе!

Однако какого же мнения держался Нед Ленд насчет морского чудища? Надо признаться, он не верил в существование фантастического единорога и один из всех на борту не разделял общего ослепления. Он избегал даже касаться этой темы, на которую однажды я пытался с ним заговорить.

Великолепным вечером 30 июля, короче говоря, через три недели после того, как мы отвалили от набережных Бруклина, фрегат находился поблизости мыса Бланка, в тридцати милях под ветром от патагонских берегов. Мы пересекли тропик Козерога, и, менее чем в семистах милях к югу, перед нами откроется вход в Магелланов пролив. Еще восемь дней, и «Авраам Линкольн» будет бороздить воды Тихого океана!

Сидя с Недом Лендом на юте, мы толковали о разных пустяках, не сводя глаз с моря, таинственные глубины которого все еще недоступны человеческому взору. Разговор, естественно, перешел на гигантского единорога, и я стал перебирать различные возможные случаи, в зависимости от которых повышались или падали шансы на успех нашей экспедиции. Но, видя, что Нед уклоняется от разговора, я поставил вопрос прямо.

Как можете вы, Нед, - сказал я, - сомневаться в существовании китообразного, за которым мы охотимся? Какие у вас основания не доверять фактам?

Гарпунер поглядел на меня с минуту. Прежде чем ответить, привычным жестом хлопнул себя по лбу, закрыл глаза, как бы собираясь с мыслями, и, наконец, сказал:

Основания веские, господин Аронакс.

Послушайте, Нед! Вы китобой по профессии, вам доводилось не раз иметь дело с крупными морскими млекопитающими. Вам легче, чем кому-либо, допустить возможность существования гигантского китообразного. Кому-кому, а вам-то не пристало в данном случае быть маловером!

Вы ошибаетесь, господин профессор, - отвечал Нед. - Если невежда верит, что какие-то зловещие кометы бороздят небо, что в недрах земного шара обитают допотопные чудовищные животные, - куда ни шло! Но астроному и геологу смешны подобные сказки. Также и китобою. Я много раз охотился за китообразными, много их загарпунил, множество убил, но, как бы ни были велики и сильны эти животные, ни своим хвостом, ни бивнем они не в состоянии пробить металлическую обшивку парохода.

Однако, Нед, рассказывают же, что бывали случаи, когда зуб нарвала протаранивал суда насквозь.

Деревянные суда, еще возможно! - отвечал канадец. - Впрочем, я этого не видел. И пока не увижу своими глазами, не поверю, что киты, кашалоты и единороги могут произвести подобные пробоины.

Послушайте, Нед...

Увольте, профессор, увольте! Все, что вам угодно, только не это. Разве что гигантский спрут...

Еще менее вероятно, Нед! Спрут - это мягкотелое. Уже самое название указывает на особенности его тела. Имей он хоть пятьсот футов в длину, спрут остается живым беспозвоночным и, следовательно, совершенно безопасным для таких судов, как «Шотландия» и «Авраам Линкольн». Пора сдать в архив басни о подвигах разных спрутов и тому подобных чудовищ!

Итак, господин естествоиспытатель, - спросил Нед с некоторой иронией, - вы убеждены в существовании гигантского китообразного?..

Да, Нед! И убеждение мое основывается на логическом сопоставлении фактов. Я уверен в существовании млекопитающего мощного организма, принадлежащего, как и киты, кашалоты или дельфины, к подтипу позвоночных и наделенного костным бивнем исключительной крепости.

Гм! - произнес гарпунер, с сомнением покачав головой.

Заметьте, почтеннейший канадец, - продолжал я, - если подобное животное существует, если оно обитает в океанских глубинах, в водных слоях, лежащих в нескольких милях под уровнем моря, оно, несомненно, должно обладать организмом огромной жизненной силы.

А на что ему такая сила? - спросил Нед.

Сила нужна, чтобы, обитая в глубинах океана, выдерживать давление верхних слоев воды.

В самом деле? - сказал Нед, глядя на меня прищуренным глазом.

В самом деле! И в доказательство могу привести несколько цифр.

Э-э! Цифры! - заметил Нед. - Цифрами можно оперировать как угодно!

В торговых делах, Нед, но не в математике. Выслушайте меня. Представим себе давление в одну атмосферу в виде давления водяного столба высотою в тридцать два фута. В действительности высота водяного столба должна быть несколько меньшей, поскольку морская вода обладает большей плотностью, чем пресная. Итак, когда вы ныряете в воду, Нед, ваше тело испытывает давление в столько атмосфер, иначе говоря, в столько килограммов на каждый квадратный сантиметр своей поверхности, сколько столбов воды в тридцать два фута отделяют вас от поверхности моря. Отсюда следует, что на глубине в триста двадцать футов давление равняется десяти атмосферам, на глубине в три тысячи двести футов - ста атмосферам, и в тридцать две тысячи футов, то есть на глубине двух с половиною лье, - тысяче атмосферам. Короче говоря, если бы вам удалось опуститься в столь сказочные глубины океана, на каждый квадратный сантиметр вашего тела приходилось бы давление в тысячу килограммов. А вам известно, уважаемый Нед, сколько квадратных сантиметров имеет поверхность вашего тела?

И понятия не имею, господин Аронакс.

Около семнадцати тысяч.

Да неужто?

А так как в действительности атмосферное давление несколько превышает один килограмм на квадратный сантиметр, то семнадцать тысяч квадратных сантиметров вашего тела испытывают в настоящую минуту давление семнадцати тысяч пятисот шестидесяти восьми килограммов!

А я этого не замечаю?

А вы этого и не замечаете. Под этим огромным давлением ваше тело не сплющивается потому лишь, что воздух, находящийся внутри вашего тела, имеет столь же высокое давление. Отсюда совершенное равновесие между давлением извне и давлением изнутри, нейтрализующееся одно другим. Вот почему вы и не замечаете этого давления. Но в воде совсем другое дело.

А-а! Понимаю, - отвечал Нед, внимательно слушавший. - Вода не воздух, она давит извне, а внутрь не проникает!

Вот именно, Нед! На глубине тридцати двух футов вы будете испытывать давление в семнадцать тысяч пятьсот шестьдесят восемь килограммов; на глубине трехсот двадцати футов это давление удесятерится, то есть будет равно ста семидесяти пяти тысячам шестистам восьмидесяти килограммам; наконец, на глубине тридцати двух тысяч футов давление увеличится в тысячу раз, то есть будет равно семнадцати миллионам пятистам шестидесяти восьми тысячам килограммам; образно говоря, вас сплющило бы почище всякого гидравлического пресса!

Фу-ты, дьявол! - сказал Нед.

Ну-с, уважаемый гарпунер, если позвоночное длиной в несколько сот метров и крупных пропорций может держаться в таких глубинах, стало быть, миллионы квадратных сантиметров его поверхности испытывают давление многих миллиардов килограммов. Какой же мускульной силой должно обладать животное и какая должна быть сопротивляемость его организма, чтобы выдерживать такое давление!

Надо полагать, - отвечал Нед Ленд, - что на нем обшивка из листового железа в восемь дюймов толщиною, как на броненосных фрегатах!

Пожалуй, что так, Нед. И подумайте, какое разрушение может нанести подобная масса, ринувшись со скоростью курьерского поезда на корпус корабля!

Да-а... точно... может статься... - отвечал канадец, смущенный цифровыми выкладками, но все же не желавший сдаваться.

Ну-с, убедились вы, а?

В одном вы убедили меня, господин естествоиспытатель, что, ежели подобные животные существуют в морских глубинах, надо полагать, они и впрямь сильны, как вы говорите.

Но если б они не существовали, упрямый вы человек, так чем вы объясните случай с пароходом «Шотландия»?

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2012

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2012

* * *

На пороге эпохи чудес

Жюль Верн, великий французский писатель и гуманист, родился в 1828 году в богатом портовом городе Нанте в семье адвоката. Когда ему исполнилось двадцать, родители отправили юношу в Париж, где он должен был получить юридическое образование. Однако их надежды не оправдались. Молодой Жюль Верн оказался из числа тех, кого гораздо позже в романе «Дети капитана Гранта» он назвал «кузнецами собственной судьбы». Уже через год он оставил учебу и занялся литературой. В ту пору он писал водевили и комедии в стихах, сотрудничал в популярных журналах. Целое десятилетие полуголодной и неустроенной жизни в мансардах, без гроша, но с неугасимой верой в свою счастливую звезду.

Осенью 1862 года вышел в свет первый роман писателя – «Пять недель на воздушном шаре», который сразу же завоевал признание и был переведен на все европейские языки. За первым романом последовали настоящие шедевры – «Путешествие к центру Земли» (1864), «С Земли на Луну» (1865), «Дети капитана Гранта» (1868), «20 000 лье под водой» (1870), «Вокруг света за 80 дней» (1872), «Таинственный остров» (1875) и «Пятнадцатилетний капитан» (1878), которые принесли Жюлю Верну всемирную известность.

Книга, которую вы держите в руках, – одна из тех, что сегодня называют «культовыми». «20 000 лье под водой» буквально завораживала молодых современников, служила источником вдохновения для ученых, изобретателей и путешественников. Идеи и научные предвидения, во множестве рассыпанные по ее страницам, спустя несколько десятилетий с невероятной точностью превращались в реальность, заставляя снова и снова удивляться прозорливости писателя. Недаром сам Жюль Верн отметил: «То, что один человек способен представить в своем воображении, другие вполне способны воплотить в жизнь».

Обычно считают, что все книги Жюля Верна можно разделить на «романы о науке» и «романы о необыкновенных путешествиях», но на самом деле писатель создал совершенно новый род литературы – волшебную сказку, в которой на смену вере в чудеса пришла вера во всемогущество знания и силу человеческого духа.

Что же послужило толчком к созданию «20 000 лье под водой»? Каждого, кто выходит в открытое море, потрясают две бездны: небо над головой и непостижимая глубина под килем. Жюль Верн первым с помощью своего могучего воображения попытался проникнуть в пучины Мирового океана. Но прежде он изучил все существовавшие и выдуманные подводные аппараты. Подводный корабль проектировал Леонардо да Винчи, его же изобразил в 1627 году английский философ Фрэнсис Бэкон в утопии «Новая Атлантида». Со времен античности был известен водолазный колокол, своего рода батискаф, в котором можно было ненадолго погружаться на небольшие глубины. С его помощью английский писатель Даниель Дефо, автор «Приключений Робинзона Крузо», пытался поднимать грузы с затонувших кораблей, но потерпел неудачу. В 1797 году инженер-изобретатель Роберт Фултон создал проект первой подводной лодки «Наутилус», за которым последовали проекты «Наутилус-II» и «Наутилус-III», и, наконец, в 1800 году субмарина Фултона проплыла под водой почти полкилометра на глубине около восьми метров. Лодка приводилась в движение веслами, ею управляли два моряка. Однако миру запомнился другой «Наутилус» – созданный фантазией французского писателя.

Но «Наутилус» Жюля Верна был всего лишь средством проникновения в глубины. А что там, куда не заглядывал ни один смертный? Верно ли, что там обитают гигантские чудовища? Действительно ли на дне морском покоятся несметные сокровища? Правда ли то, что океан хранит неистощимые запасы полезных ископаемых и пищи для всего человечества? Тайны подводного мира, в то время еще совершенно не исследованного, открывали перед фантастом безграничные возможности – и он использовал их в своем романе сполна.

Однако требовался герой, который приоткрыл бы читателю эти тайны. Кто он? Как и почему оказался под водой? Вглядываясь в морскую пучину, Жюль Верн пришел к мысли, что подводный мир хранит не только секреты природы, но и человеческие тайны. А что, если существует некто, скрывающийся там, в глубине, от мира людей? В самом деле – лучшего убежища и не придумать!

Так, едва ли не впервые в истории приключенческого жанра, возник прообраз столь популярных сегодня «супергероев» – капитан Немо. Окутанный ореолом тайны, гениально одаренный, на полвека опередивший свое время, но противостоящий всему свету, обладающий неслыханным техническим могуществом, Немо в то же время живой и страдающий человек, переживающий серьезную внутреннюю драму. Влюбленный в море, он убежден, что только там человек избавится от жестокости и несправедливости и сможет жить поистине свободной жизнью.

Капитан Немо – человек-загадка. В нем уживаются гордость, решительность, железная воля, отчужденность – и милосердие, способность глубоко и бурно переживать, испытывать живой интерес к природе и истории. Личность героя отличается невероятным богатством – Немо блистательный ученый, инженер и конструктор, исследователь океана, знаток искусства и литературы. В его коллекциях на легендарном «Наутилусе» собраны шедевры живописи, литературы, поэзии, он владеет многими языками и является ценителем музыки и незаурядным исполнителем. В то же время его прошлое покрыто непроницаемой завесой тайны, которая лишь отчасти приоткрывается в романе.

Сочетание удивительных приключений и глубочайшей человеческой драмы – вот причина, по которой роман «20 000 лье под водой» по праву считается вершиной творчества Жюля Верна, подлинной жемчужиной литературы.

За сорок лет, начиная с 1862 года, писатель опубликовал 66 книг. Но даже смерти не удалось заставить его умолкнуть. Творческий багаж Жюля Верна был так велик, что еще в течение пяти лет после его кончины каждые шесть месяцев читатели открывали новый том «Необыкновенных путешествий», а последняя книга писателя – «Париж в ХХ веке» – была опубликована лишь в 1994 году.

По данным ЮНЕСКО, к началу ХХI века Жюль Верн стал самым «переводимым» писателем на земле – его книги продолжают регулярно выходить на 138 языках.

Часть 1

1
Блуждающий риф

Многим капитанам и судовладельцам 1866 год запомнился удивительными происшествиями. С некоторого времени мореплаватели стали встречать в открытом океане длинный, светящийся в темноте веретенообразный предмет, превосходивший размерами и скоростью передвижения самого крупного кита.

Легко представить, как взволновало умы это необычное явление, хотя кое-кто пытался объявить сообщения моряков пустыми выдумками.

Однако 20 июля 1866 года судно «Губернатор Хиггинсон» встретило в море в пяти милях от восточных берегов Австралии гигантскую темную плавающую массу. Капитан решил, что перед ним не нанесенный на карты риф, и принялся определять координаты, но тут из недр темной массы вырвались два водяных столба и взлетели в воздух метров на пятьдесят. Явление это весьма походило на фонтаны, которые выбрасывают из ноздрей морские млекопитающие.

Двадцать третьего июля того же года нечто подобное наблюдали в водах Тихого океана с парохода «Христофор Колумб» в двух с половиной тысячах километров от Австралии.

А пятнадцать дней спустя в восьми тысячах километров от этого места пароходы «Гельвеция» и «Шэннон», встретившись в Атлантическом океане на пути между Америкой и Европой, обнаружили таинственное чудовище в точке с координатами 42° 15´ северной широты и 60° 35´ западной долготы.

Эти сообщения очень встревожили и заинтересовали общественность. Морское чудовище вошло в моду: о нем распевали в кафе, над ним потешались в газетах, его комически изображали на театральных подмостках. В научных обществах и на страницах специальных журналов разгорелась яростная полемика между верующими и неверующими, были пролиты потоки чернил и типографской краски и даже несколько капель крови, так как в одном случае спор закончился дуэлью на рапирах.

К началу 1867 года вопрос о новоявленном морском гиганте, казалось, был похоронен без надежды на воскрешение. Но тут появились новые факты. И на сей раз речь шла уже не о научной проблеме, а о реальной опасности.

Пятого марта 1867 года канадский пароход «Моравия» на полном ходу врезался в подводную скалу, не обозначенную ни на каких штурманских картах. Удар был настолько силен, что, если бы не прочность корпуса судна, все закончилось бы гибелью парохода, экипажа и пассажиров.

Столкновение произошло около пяти часов утра при полном безветрии. Вахтенные офицеры кинулись к корме, но ничего подозрительного не обнаружили, если не считать очага волнения на расстоянии трех кабельтовых от судна. Определив координаты, «Моравия» продолжила свой путь, так и не выяснив, с чем она столкнулась. Так или иначе, но по прибытии в порт обнаружилось, что часть судового киля сильно повреждена.

Три недели спустя все повторилось с величайшей точностью, но пострадавшее судно на сей раз принадлежало крупнейшей пароходной компании, и случай получил широкую огласку.

Тринадцатого апреля 1867 года пароход «Шотландия», принадлежавший компании «Кунард-лайн», находился в точке с координатами 15° 12´ западной долготы и 45° 37´ северной широты. Море было спокойным, дул легкий ветер. Колеса парохода мерно рассекали морские волны.

В 4 часа 17 минут пополудни корпус парохода вздрогнул от легкого удара в кормовую часть. По характеру толчка можно было предположить, что удар нанесен каким-то острым предметом, при этом он был настолько слабым, что никто не обратил бы на него внимания, если бы кочегары вскоре не доложили на мостик о течи в трюме.

В первую минуту пассажиры всполошились, но капитан Андерсон успокоил их. Для парохода, разделенного водонепроницаемыми переборками на семь отсеков, небольшая пробоина не представляла серьезной опасности. Тем не менее капитан тотчас спустился в трюм и обнаружил, что пятый отсек полностью залит водой.

Андерсон распорядился остановить машины и приказал одному из матросов спуститься в воду и осмотреть пробоину. Вскоре выяснилось, что пробоина в подводной части борта «Шотландии» имеет ширину около двух метров. Заделать ее в море не было возможности, и судно, глубоко осевшее в воду, продолжило свой путь и добралось до Ливерпульского порта с опозданием на три дня.

Пароход был поставлен в док, и инженеры компании осмотрели его. В корпусе, в двух с половиной метрах ниже ватерлинии, зияла пробоина в виде аккуратного равнобедренного треугольника. Края ее были такими гладкими, будто отверстие сделали резцом, причем орудие, пробившее листовую сталь толщиной в четыре сантиметра, должно было иметь фантастическую прочность. И при этом оно само собой высвободилось из пробоины!

С этого времени всякие разговоры о некоем «блуждающем рифе» прекратились и все морские катастрофы, причины которых остались невыясненными, теперь относили на счет морского чудовища. Таинственному гиганту пришлось отвечать за многое – ведь из трех тысяч судов, тонущих ежегодно, примерно двести считаются пропавшими без вести.

Так или иначе, но сообщение между Европой и Америкой оказалось под угрозой, и публика в унисон с газетами требовала, чтобы океан был любой ценой очищен от грозного монстра.

2
«За» и «против»

Именно в это время я, Пьер Аронакс, профессор при Парижском музее естественной истории, возвращался из путешествия по Северной Америке. Собрав за шесть месяцев экспедиции великолепные коллекции, в конце марта я прибыл в Нью-Йорк. Я предполагал выехать во Францию в первых числах мая, а все оставшееся до отъезда время посвятил классификации моих сокровищ – минералов, образцов растений и животных.

Конечно же, я был в курсе событий, так встревоживших общественность, так как читал все американские и европейские газеты. Теперь одни журналисты приписывали все беды животному колоссальной величины, другие предполагали, что виновником столкновений было подводное судно с неслыханно мощным двигателем.

Но кто и где мог бы построить такое судно? Только могущественное государство в наши дни способно на нечто подобное. Сегодня, когда человеческий ум изощряется в изобретении смертоносных орудий, легко представить, что одна из стран втайне от остальных соорудила и испытывала некую грозную машину.

Однако правительства всех крупнейших держав в один голос заявили о своей непричастности к таким проектам, и это было правдой. Вот почему на поверхность вновь всплыло пресловутое чудовище, которому бульварная пресса придала самые нелепые и фантастические черты.

По возвращении в Нью-Йорк меня не раз приглашали для консультаций по этому животрепещущему вопросу. Во Франции я выпустил в свет двухтомник под общим названием «Тайны морских глубин». Эта книга принесла мне славу специалиста в малоизученном разделе естественной истории. Меня просили высказать свое мнение, но в моем распоряжении не было никаких фактов, и я не выдвигал никаких версий, ссылаясь на неосведомленность. Но однажды, буквально загнанный в угол репортерами «Нью-Йорк Геральд», я наконец сдался.

«Итак, – писал я, – взвесив одну за другой все гипотезы, я вынужден допустить существование морского животного, обладающего огромной мощью.

Будем рассуждать логически. Нам пока не известны все виды животных, населяющих нашу планету. Поэтому вполне можно предположить, что в глубинах океана обитают неизвестные рыбы или китообразные, приспособившиеся к жизни в условиях огромных давлений и лишь время от времени всплывающие на поверхность океана.

С другой стороны, это животное может относиться к одному из уже известных видов, и в этом случае я готов допустить существование «гигантского нарвала».

Обыкновенный нарвал, млекопитающее из семейства нарваловых, часто достигает 15 метров в длину. Удесятерите его размеры, наделите животное силой, пропорциональной его массе, соответственно увеличьте бивень – и вы получите чудовище! Причем именно такое, которое способно протаранить борт океанского парохода.

В самом деле, нарвал вооружен подобием костяного копья, обладающего твердостью стали. Следы от ранений им не раз находили на теле китов, которых нарвал часто атакует. Случалось, что осколки бивня нарвала извлекали из деревянных корпусов судов, которые они пробивают насквозь. Теперь представим себе бивень в десять раз больше, животное в десять раз сильнее, вообразим, что оно движется со скоростью тридцати миль в час, помножим массу животного на скорость, и причина катастрофы «Шотландии» станет ясна.

Одним словом, я склоняюсь к мнению, что мы имеем дело с морским единорогом гигантских размеров, вооруженным грозным тараном, как некоторые военные суда».

Статья моя стала популярной, у меня даже появились единомышленники.

Но если для некоторых эта таинственная история представляла сугубо научный интерес, то для людей практических, заинтересованных в безопасности трансокеанских сообщений, необходимость избавить моря от страшного зверя была очевидной. Дошло до того, что страховые компании резко повысили ставки платежей, ссылаясь на новую опасность для мореплавателей.

И вскоре в Нью-Йорке началась подготовка к экспедиции, целью которой было уничтожение или отлов нарвала-гиганта. Быстроходный фрегат «Авраам Линкольн» должен был в ближайшее время выйти в море. Для его капитана Джона Фарагута были открыты военные склады, и он спешно оснащал свой корабль самым современным вооружением.

Но, как случается сплошь и рядом, именно тогда, когда дошло до дела, животное внезапно исчезло. Целых два месяца о нем не было ни слуху ни духу. Единорог словно почувствовал, что против него готовится военная операция. Фрегат был полностью снаряжен, снабжен лучшими китобойными средствами, но куда ему направиться, никто не знал. И лишь второго июля телеграф принес слух, что пароход, совершающий рейсы между Сан-Франциско и Шанхаем, три недели назад встретил гигантское животное в водах северной части Тихого океана.

В двадцать четыре часа на борт «Авраама Линкольна» было погружено продовольствие, а трюмы до отказа наполнены углем. Оставалось лишь развести пары и отдать швартовы.

А за три часа до отплытия «Авраама Линкольна» мне срочно доставили письмо следующего содержания:

«Достопочтенный сэр!

Если Вы соблаговолите присоединиться к экспедиции на фрегате «Авраам Линкольн», правительство Соединенных Штатов Америки испытает глубокое удовлетворение, так как в Вашем лице Франция примет участие в важном для обеих стран предприятии. Капитан Фарагут извещен и предоставит в Ваше полное распоряжение каюту.

Всецело преданный Вам,

военно-морской министр Д. Б. Гобсон».

3
«Как будет угодно господину профессору»

До того момента я и не помышлял об охоте за морским единорогом. Я только что вернулся из экспедиции, устал и нуждался в отдыхе. Я мечтал оказаться на родине, где были мои друзья и мои драгоценные коллекции. Но ничто не могло удержать меня от участия в экспедиции. Все было забыто в один миг! Не раздумывая, я принял предложение американского правительства.

– Консель! – нетерпеливо крикнул я.

Консель был моим слугой и помощником и сопровождал меня повсюду. Я был привязан к нему, и он платил мне взаимностью. Флегматичный, добропорядочный, исполнительный, философски относящийся к любым неприятностям, он был мастером на все руки, а вращаясь в кругу моих коллег, и сам кое-чему научился.

С тех пор как мне исполнилось тридцать лет, Консель уже на протяжении целого десятилетия сопутствовал мне во всех экспедициях. Он готов был в любую минуту отправиться куда угодно, хоть в Китай, хоть в Конго, и при этом отличался завидным здоровьем, крепкими мускулами и, как казалось, стальными нервами.

Правда, у Конселя был один недостаток: он неизменно обращался ко мне в третьем лице – манера, чрезвычайно раздражавшая меня.

– Консель! – вторично позвал я, с лихорадочной торопливостью принимаясь за сборы.

– Господин профессор изволили звать меня? – спросил мой слуга, входя.

– Да, друг мой, начинай укладывать мои и свои вещи. Мы отправляемся через два часа.

– Как будет угодно господину профессору, – невозмутимо ответил Консель.

– Уложи в чемодан мои дорожные принадлежности, костюмы, рубашки, носки, и поживее!

– А коллекции господина профессора? – спросил Консель.

– Мы займемся ими позже. Они останутся на хранении в гостинице. Я распоряжусь, чтобы их отправили во Францию.

– Разве мы едем не в Париж?

– В общем, да, но придется сделать небольшой крюк. Иными словами, мы отплываем на фрегате «Авраам Линкольн», чтобы поохотиться за пресловутым нарвалом, о котором ты наверняка слышал. Разве автор «Тайн морских глубин» может отказаться от участия в такой экспедиции?

– Куда господин профессор, туда и я, – сказал Консель.

Через четверть часа чемоданы были уложены, и коридорный отнес наши вещи в вестибюль гостиницы. Я расплатился по счету, распорядился, чтобы мои тюки с образцами были отправлены во Францию, и мы с Конселем прыгнули в наемный экипаж.

Часом позже мы были в Бруклинском порту, где у причала стоял под парами «Авраам Линкольн». Я взбежал по трапу на борт, представился капитану – мужественному офицеру с отличной выправкой, и выяснил, где находится предоставленная нам каюта.

«Авраам Линкольн» был быстроходным фрегатом, оборудованным самыми совершенными паровыми машинами, которые позволяли ему развивать скорость свыше восемнадцати морских миль в час. Внутренняя отделка судна соответствовала его мореходным качествам. Наша каюта располагалась в кормовой части фрегата, короткий проход связывал ее с кают-компанией.

Я предоставил Конселю распаковывать чемоданы, а сам поднялся на палубу. Как раз в эту минуту капитан Фарагут приказал отдать концы. Опоздай я на четверть часа – и мне не довелось бы участвовать в экспедиции, самое достоверное описание которой может показаться невероятным вымыслом.

«Авраам Линкольн» величественно отошел от причала и направился вниз по Ист-Ривер, сопровождаемый сотней катеров и буксиров, устроивших экспедиции торжественные проводы. Набережные Бруклина были полны народа.

В три часа пополудни лоцман покинул штурманский мостик и спустился в шлюпку. Капитан дал команду поднять пары; лопасти винта все быстрее рассекали воду, и к восьми часам вечера береговые огни скрылись из виду.

Теперь фрегат шел полным ходом по темным водам Атлантики.

1

Романтический образ капитана Немо сызмала волнует мое воображение. С годами, естественно, все сильнее.
В детстве я воспринимал всезнайку-капитана как ультимативный ответ культу Ленина. Уж чересчур шумно вдалбливали в детские мозги историю самого мудрого в истории человека. Сейчас, когда мое восхищение лидером русской революции несомненно (я скоро буду о нем писать), капитан воспринимается совсем иначе – как беспредельный упрямец. Но и упрямство – замечательная вещь, не правда ли? И океанография тоже. Да и борьба против империализма – британского ли, русского ли – дорогого стоит.
Но это еще не все. Нехитрый разбор биографии капитана демонстрирует, что он был, судя по всему, заядлым путешественником не только в пространстве, но и во времени. Да и вообще, трилогия Жюля Верна («Дети капитана Гранта», «Двадцать тысяч лье под водой» и «Таинственный остров», далее ДКГ, ДТЛ и ТО соответственно) – сплошная, сознательная, довольно сложная манипуляция со временем. Несомненно, значительно опередившая «Машину времени» Герберта Уэллса.
Все началось с тривиального текстологического припоминания. Перерабатывая бессмертное произведение Ленина «Государство и революция», я по отнюдь не случайной аналогии припомнил первую фразу ДТЛ: «1866 год ознаменовался удивительным происшествием, которое, вероятно, еще многим памятно». Речь, разумеется, о появлении в международных водах «Наутилуса» – подводного корабля капитана Немо.
«1866 год, – мелькнуло в голове, – да не может быть! Ведь герои «Таинственного острова», покинувшие цивилизованный мир, вернее, осажденный северянами Ричмонд, столицу Конфедерации, в марте 1865 года, за две недели до его падения, перед самым окончанием Гражданской войны в США, были отлично знакомы с книгой профессора Аронакса, совершившего путешествие на «Наутилусе» двумя годами позже. Вероятно, меня подвела память».
Увы, не подвела. Хуже того, хронологическая путаница в трех упомянутых романах оказалась не только масштабной, но и систематической, сознательной – и общеизвестной. Вдобавок, не единственной. Забавная – и даже более поучительная – игра с относительным временем имеет место и в современном трилогии романе «Вокруг света в восемьдесят дней» (написан в 1872 году), где герой, предложивший пари, что объедет земной шар с запада на восток за 80 дней, выигрывает его лишь благодаря относительности понятия «день»: вернувшись домой, в Лондон, на 81-й день по собственному счислению (ныне мы сказали бы – в собственной, двигавшейся с запада на восток системе отсчета) дней, он отсутствовал по местному счислению (в неподвижной, лондонской системе отсчета) на день меньше – столь ценный подарок сделало ему вращение Земли вокруг своей оси в противоположном направлении, съедавшее примерно 20 минут из каждых суток. В трилогии манипуляция не столь невинна. Не знаю, кто первый обратил на нее внимание. В новое время по ней проехались даже в «Википедии». Однако – проехались недостаточно.

Начну вот с чего: Верн писал не столько романы, столько романтизированные репортажи. Читатель знакомился – чаще всего, в последовательных журнальных публикациях – с приключениями, будто бы происходящими в настоящее время, буквально под его окнами, или только что завершившимися. То есть – в более или менее реальном времени.
Вот хронологические рамки трилогии – и ее публикаций.

Трилогия начинается с ДКГ – «в поисках ускользающего пространства».
Написанный и опубликованный в 1865-1867 годах роман ДКГ стартует 26 июля 1864 года, когда лорд Гленарван и его люди убили у входа в залив Клайда (у западных берегов Шотландии) пресловутую акулу и нашли в ее желудке бутылку с письмом капитана Гранта – не столь уж и давнее. Корабль шотландского националиста и антибританца капитана Гарри Гранта, иронически названный им «Британия», вышел из Глазго 12 марта 1861 года; 30 мая 1862 года он покинул Кальяо (Перу), а в июне 1862 года потерпел крушение на 37°11" южной параллели.
29 или 30 июля 1864 года на сцене появляются дети капитана Гранта Мэри («лет шестнадцати») и Роберт («лет двенадцати»). Затем Гленарван и другие отправляются на яхте «Дункан» в экспедицию на поиски пропавшего капитана. Первый пункт назначения – чилийский город Консепсьон, ибо согласно первой дешифровке письма Гранта «Британия» потерпела крушение на южноамериканском берегу. Уже 14 октября 1864 года Гленарван начинает первое сухопутное путешествие, намереваясь пересечь южноамериканский континент по 37-й параллели – из Чили в Аргентину, от тихоокеанского побережья к атлантическому. Затем, следуя второй дешифровке, герои отправляются в Австралию. 22 декабря 1864 года Гленарван начал сухопутное путешествие по Австралии. 29 декабря его спутник Паганель проэкзаменовал юного аборигена Толине по географии. В ходе экзамена выяснились две интересные вещи: во-первых, Луна принадлежит британской короне, во-вторых, Паганель информирован об убийстве президента Линкольна, которому на этот момент оставалось более трех месяцев жизни – он был убит лишь в апреле 1965 года («Губернатор Джонсон? – воскликнул Паганель. – Преемник великого и доброго Линкольна, убитого безумным фанатиком – сторонником рабовладельцев?»)
Это, кажется, первый явный анахронизм в трилогии.
Опустим для ясности третью дешифровку, приключения героев в Новой Зеландии и филологический нонсенс с двойным названием острова Марии-Терезы (он же – остров Табор). Отметим лишь то пикантное обстоятельство, что сей остров, постоянно отмечавшийся в XIX веке на картах Тихого океана (правда, под различными координатами), был чистейшим географическим фантомом (фантомным рифом) и вообще не существует. Вопрос о природе такого рода географических фантомов стоило бы обсудить особо. Верн о фиктивном характере острова Табор, судя по всему, не знал, однако вышло недурно – вполне в духе эпопеи. В конце романа Гленарван оставляет преступника Айртона на призрачном островке в международный женский день – 8 марта 1865 года.
Для нас важно, что «18 марта, через одиннадцать дней после того как "Дункан" отплыл от острова Табор, показались берега Америки, а на следующий день яхта бросила якорь в бухте Талькауано. Яхта возвращалась сюда после пятимесячного плавания, во время которого, строго придерживаясь тридцать седьмой параллели, она совершила кругосветное плавание». Ровно в этот же день, 18 марта 1865 года, в другом романе, ТО, начался страшный ураган и, соответственно, новое повествование. Через два дня его герои покинут на воздушном шаре цивилизованный мир, вернее, Соединенные Штаты:
«Читатель уже знает, что четверо из его пяти пассажиров, вылетевших из Ричмонда 20 марта, были выброшены 24 марта на пустынный берег на расстоянии около семи тысяч миль от их родной страны».
Таким образом, действие трилогии абсолютно непрерывно: ДКГ плавно переходят в ТО.
Непрерывно – и загадочно. Ибо вот как кончаются ДКГ:
«Возвращение капитана Гранта в Шотландию праздновалось шотландцами как национальное торжество, и Гарри Грант стал самым популярным человеком во всей Старой Каледонии. Его сын Роберт стал таким же моряком, как капитан Джон Манглс, и под покровительством Гленарвана он надеется осуществить отцовский проект: основать шотландскую колонию на островах Тихого океана».
Стал моряком? Когда стал? ДКГ выходила в свет журнальными выпусками с декабря 1865 по декабрь 1867 года (в «Magasin d"Éducation et de Récréation»), так что Роберту Гранту в момент прощания с читателями было никак не более 15 лет. Каким образом он мог стать к этому моменту знатным моряком? Мы увидим, что эта странность выстрелит, как ружье, – в последнем акте.
Теперь бы перейти к ТО. Но правильнее будет следовать очередности публикаций, а не сюжетов. Поэтому оставим ТО, опубликованный в 1874 году, на закуску. На очереди – ДТЛ, роман, выходивший в свет с марта 1869 года по июнь 1870, действие которого завязывается в 1866-67 годах и завершается в 1868 году – менее чем за год до начала публикации.
Налицо, таким образом, еще одно совпадение: действие ТО (спасение колонистов «Дунканом» под началом Роберта Гранта) завершается ровно в момент выхода в свет первых глав ДТЛ – 24 марта 1869 года. Случайность?

Как мы уже знаем, история, изложенная в ДТЛ, завязывается в 1866 году – с появлением «Наутилуса» в океанских водах. 26 июля 1866 года произошла первая достоверно установленная встреча надводного корабля с «Наутилусом». 13 апреля 1867 года он столкнулся с пароходом «Шотландия». 2 или 3 июля фрегат «Авраам Линкольн» с профессором Аронаксом на борту покинул Нью-Йоркский порт и вышел в Атлантику на охоту за морской загадкой.
Путешествие Верн начинает с анахронизма. Он пишет: «Мы прошли с большой скоростью мимо юго-восточного берега Южной Америки, и 3 июля, на долготе мыса Дев, были, наконец, у входа в Магелланов пролив». То есть: к Магелланову проливу «Авраам Линкольн» подошел в самый день отплытия из Нью-Йорка! Быть может, предполагается 3 августа, но кто знает! В дальнейшем Верн ведет повествование от этой сомнительной даты. Предположение, что отплытие «Авраама Линкольна» состоялось 3 июня (а не июля), не менее проблематично: к этому моменту еще не прошли два месяца после инцидента с «Шотландией», что прямо противоречит тексту романа («Но, как это часто случается, именно в то время, когда было решено снарядить экспедицию, животное перестало появляться. Целые два месяца не было о нем слуху»). Впрочем, кто знает…
Так или иначе, «Авраам Линкольн» обнаружил «Наутилус» 5 ноября (по новому стилю Верна) 1867 года. 6 ноября Аронакс и два его спутника оказались за бортом фрегата. 7 ноября они попали на борт подводной лодки.
Вскоре они познакомились с капитаном Немо, возраст которого показался Аронаксу многозначительно неоднозначным: «Сколько было лет этому человеку? Ему можно было дать и тридцать пять и пятьдесят! Он был высокого роста; резко очерченный рот, великолепные зубы, рука, тонкая в кисти, с удлиненными пальцами…». Я привожу эту цитату, в основном, из-за зубов. В те времена к пятидесяти годам от «великолепных зубов» обыкновенно оставались руины, так что капитан, был, вероятно, моложе.
Следующее важное хронологическое замечание – о дате спуска «Наутилуса» на воду.
Капитан Немо утверждал: «Книги – единственное, что связывает меня с землей. Свет перестал существовать для меня в тот день, когда "Наутилус" впервые погрузился в морские глубины. В тот день я в последний раз покупал книги, журналы, газеты. С того дня для меня человечество перестало мыслить, перестало творить».
Профессор Аронакс мысленно отмечает: «Книга Жозефа Бертрана "Основы астрономии" позволила мне сделать заключение: я знал, что она вышла в свет в 1865 году, – стало быть, "Наутилус" был спущен под воду не раньше этого времени».
Как ни странно, Аронакс продолжает: «Итак, капитан Немо начал свое подводное существование всего лишь три года назад. Впрочем, я надеялся установить точную дату, если в библиотеке окажется более позднее издание».
Разве три? Ведь осмотр библиотеки «Наутилуса» происходит 8 ноября 1867 года! Скорее уж два. В любом случае, существенно более поздняя датировка невозможна – ведь в середине 1866 года «Наутилус» уже встречали в морях и океанах. Итак, 1865 год.
Попутно: не могу устоять перед следующей цитатой:
«Господин профессор, – отвечал капитан Немо, – способы использования электрической энергии на корабле значительно отличаются от общепринятых».
И: о цене «Наутилуса»:
– Надо полагать, что корабль стоил вам немалых денег?
– Господин Аронакс, броненосец обходится в одну тысячу сто двадцать пять франков с каждой тонны. "Наутилус" весит тысячу пятьсот тонн. Стало быть, он обошелся около двух миллионов франков, если считать только стоимость его оборудования, и не менее четырех или пяти миллионов франков вместе с коллекциями и художественными произведениями, хранящимися в нем.
Это при том, что на корабле хранятся несметные сокровища разного толка – картины Рафаэля и да Винчи, жемчужины ценой более 3 миллионов франков каждая и многое другое. Да и вообще – чушь.
Еще интереснее… В начале 14-й главы Верн разглагольствует о размерах океанов и прочих водных резервуаров Земли: «Площадь, занимаемая водой на поверхности земного шара, исчисляется в три миллиона восемьсот тридцать две тысячи пятьсот пятьдесят восемь квадратных мириаметров [мириаметр – десять тысяч метров]; иначе говоря, вода занимает свыше тридцати восьми миллионов гектаров земной поверхности». Мириаметр – это, действительно, 10 километров; стало быть, квадратный мириаметр – это 100 квадратных километров или 1000 гектаров. Стало быть, 3,8 миллионов квадратных мириаметров – это 380 миллионов квадратных километров или 3,8 миллиарда, а не 38 миллионов гектаров (в оригинале он говорит о 80 миллионах акров). Верн ошибается в 100 раз. Площадь, занимаемая океанами, составляет в действительности почти 362 миллиона квадратных километров (71% земной поверхности). Разумеется, к ней необходимо добавить площадь пресных вод, но добавка выходит не столько уж драматическая – около 6%. Полная поверхность воды составляет 383 с небольшим миллионов квадратных километров, то есть 3,83 миллиарда гектаров – в полном соответствии с мириаметрами.
Нарочно ли автор допустил столь вопиющую ошибку? Не думаю. Однако она немедленно переходит в другое измерение – превращается в забавную временную погрешность. Верн пишет: «Объем этой жидкой массы равен двум миллиардам двумстам пятидесяти миллионам кубических миль… Образно говоря, такое количество воды могли бы излить все земные реки лишь в течение сорока тысяч лет!» Проверим. Кубическая миля – это примерно 4 кубических километра, стало быть, два с четвертью миллиарда кубических миль – это около десяти миллиардов кубических километров. Объем Мирового океана составляет приблизительно 1,3 миллиарда кубических километров (что нетрудно получить без подсказки, вот нехитрая логика: радиус Земли – около 6.376 километров, стало быть, полная поверхность планеты составляет примерно 510 миллионов кв. км, площадь океанов – т.е. 71% от нее, – 362 миллиона кв. км, средняя глубина океанов – чуть больше 3,7 км, так что объем воды в океанах составляет 1,2-1,3 миллиарда куб. км, а никак не 10 миллиардов). Чтобы получить 10 миллиардов, среднюю глубину океанов необходимо довести (исходя из их реальной площади) до примерно 28 километров, что более чем вдвое превосходит установленную максимальную их глубину; если же исходить из указанной Верном площади океанов – до мистических 2,8 тысяч километров, т.е. едва не половины радиуса Земли. В свою очередь, суммарной годовой сток мировых рек – примерно 40-50 тысяч кубических километров (включая подземные стоки). Стало быть, реальные реки могли бы процедить через свои устья всю океанскую воду за примерно 25-30 тысяч лет, погрешность почти никакая (даже не вдвое), зато – в обратную сторону. То есть, угадать-то Жюль Верн угадал, но совершенно случайно! Указанного им объема воды – 10 миллиардов куб. км – рекам хватило бы на добрые 200 тысяч лет. Стало быть, либо он предполагал, что годовой речной сток примерно в 8 раз больше реального, либо – просто манипулировал. Столь грубую ошибку в вычислениях трудно допустить. Тем более, что несколькими строками ниже Верн приводит довольно верную оценку площади суши: «Суша отвоевала у воды тридцать семь миллионов шестьсот пятьдесят семь квадратных миль, или двенадцать миллиардов девятьсот шестнадцать миллионов гектаров». Выходит, суша у него в 300 раз обширнее моря, что, конечно, нонсенс, если не шутка. Впрочем, ниже (в первой главе второй части) он констатирует: «Мы плыли по водам Индийского океана, по необозримой водной равнине, раскинувшейся на пятьсот пятьдесят миллионов гектаров, по океанским водам такой прозрачности, что голова кружится, если глядеть на них сверху вниз». Пятьсот пятьдесят, да еще в одном единственном океане – это не тридцать восемь во всех сразу.
И тут же еще одна интересная деталь. Несколькими главами выше Верн приводит совершенно ненаучные данные о глубине океанов. Вот его вывод: «Короче говоря, если бы ложе мирового океана было приведено к одному уровню, средняя океанская глубина исчислялась бы приблизительно в семь километров». Полбеды, что этот показатель примерно вдвое завышен; поучительнее то, что он не согласуется с его же оценкой количества воды в океане (занижает его раза в четыре). Безразличие к цифрам?
Так или иначе, плавание «Наутилуса» с Аронаксом и компанией на борту продолжалось семь с чем-то месяцев. Его завершением запахло в конце апреля 1868 года, после печально памятного (20.4.1868) столкновения со спрутами.
2 июня, невзирая на протесты Аронакса, «Наутилус» потопил неопознанный военный корабль. После этого Аронакс теряет счет времени: «Я предполагаю, – может быть, и ошибочно, – что отважный бег "Наутилуса" длился пятнадцать или двадцать дней, и неизвестно, сколько бы он продолжался, если бы не катастрофа, закончившая это путешествие». Так или иначе, согласно арифметике Верна, Аронакс покинул «Наутилус» между 17 и 22 июня 1868 года. В ТО приводится точная дата – 22 июня (правда, предыдущего года).

И вот, начинается ТО.
Как мы уже отмечали, роман завязывается в самом конце Гражданской войны в Соединенных Штатах, за год с лишним до начала истории ДТЛ. За две недели до падения столицы Южной Конфедерации, 20 марта 1865 года, группа нетерпеливых северян во главе с инженером Сайресом Смитом бежит из нее на воздушном шаре. Ураган уносит шар за тысячи миль, вглубь Тихого океана, почти к самой Новой Зеландии. Они высаживаются на необитаемом острове и называют его (видимо, в честь американского фрегата, которому два года спустя предстоит преследовать «Наутилус») островом Линкольна.
Хронологические неувязки начинаются с первых же страниц романа. Так, в самой первой главе сообщается, что 24 марта компания находилась еще в воздухе, на воздушном шаре, на излете урагана, начавшегося 18 марта: «Ураган свирепствовал без передышки с 18 по 26 марта и произвел огромные опустошения в Америке, в Европе и в Азии», и далее: «24 марта [беглецы все еще в воздухе] с самого раннего утра появились признаки затишья». А во второй говорится иное: «Двадцатого марта путники уже находились в семи тысячах миль от Ричмонда, осажденного войсками генерала Улисса Гранта, - они бежали из этой столицы штата Виргиния - главной крепости сепаратистов в дни ужасной гражданской войны. Воздушное их путешествие продлилось пять дней». Впрочем, уже в конце второй главы Верн «исправляется»: «Читателям уже известно, что из пяти беглецов, поднявшихся 20 марта на воздушном шаре, четырех выбросило 24 марта на пустынный берег…»
Чтобы не повторить ошибки, совершенной в ДТЛ, Верн жестко отформатил новое повествование относительно даты окончания Гражданской войны и убийства Линкольна. Вот что пишет Верн об именовании острова: «Это было 30 марта 1865 года. Разве могли они знать о том, что шестнадцать дней спустя в Вашингтоне произойдет злодейское преступление, что в страстную пятницу Авраам Линкольн падет от руки фанатика».
Следующее хронологическое отступление вовсе пикантно. Верн сообщает об изготовлении Сайресом Смитом нитроглицерина: «Действительно, он добыл это ужасное взрывчатое вещество, пожалуй, в десять раз превосходящее по силе действия порох и уже вызвавшее столько несчастных случаев. Правда, применение нитроглицерина стало более безопасным с тех пор, как химики нашли способ превращать его в динамит, смешивая с такими веществами, как сахар или глина, которые могут впитывать в себя эту опасную жидкость. Но в то время когда колонисты очутились на острове Линкольна, динамит еще не был известен».
Потрясающе, но Верн, в общем, прав – с высоты своего 1874 года. Альфред Нобель работал над изобретением динамита с 1859 года и изготовлял его уже в начале 60-х годов века, однако патент на это вещество был получен лишь в 1867 году. С этого момента и берет начало широкая популярность новой безопасной взрывчатки. Примерно тогда же (или чуть раньше) был изобретен так называемый «русский динамит» Петрушевского (и Зинина), использовавшийся для терактов народовольцами. Так или иначе, фильмы, в которых показывается использование динамитных шашек в годы Гражданской войны в Америке, грешат против истории.
Далее – еще одно противоречие, отчасти хронологическое, восходящее к ДКГ. Вот как описывает Верн (устами капитана Гранта, ДКГ) остров Табор, у берегов которого потерпела крушение «Британия»: «Земля, приютившая нас, представляла собой пустынный островок длиной в пять миль, шириной в две. На нем росло около тридцати деревьев, было несколько лужаек и источник свежей пресной воды, к счастью никогда не пересыхавший». Все ясно? Как бы ни так! Ибо страницей раньше Верн пишет: «Гости подошли к домику, расположенному под сенью зеленых камедных деревьев... Гарри Грант распорядился поставить стол под раскидистыми деревьями, и все уселись вокруг него». Вряд ли все деревья острова росли вокруг хижины Гранта. В ТО и того яснее: «Островок сплошь был покрыт лесами» и «Полдня друзья без толку бродили по лесам, покрывающим островок». Полдня! Хотя между высадкой капитана Гранта на острове (в 1862 году) и визитом туда колонистов с острова Линкольна прошло от силы 5-6 лет; даже если добавить десять лет классического discrepancy (расхождения во времени), о котором ниже, на острове нет ни места, ни времени для лесов – разве что расхождение в десятки раз больше, чем представляется. Да и с размерами острова незадача. В ТО сказано: «Они попали на островок, имевший форму удлиненного овала; размеры его не превышали шести миль в окружности, а ровная линия берега почти не была изрезана мысами, бухтами и заливами». Фигура размером две на пять миль никак не может иметь периметр в шесть миль.
В любом случае, вот оно, центральное, умышленное хронологическое расхождение, торжественно декларируемое Верном после того, как его герои привозят на остров Линкольна бедного Айртона:
«Как-то раз, проходя мимо Герберта, он остановился и спросил сдавленным голосом:
- Какой теперь месяц?
- Ноябрь, - ответил Герберт.
- А год?
- Тысяча восемьсот шестьдесят шестой.
- Двенадцать лет! Двенадцать лет! - повторил неизвестный. И внезапно убежал».
Таким образом, Айртон прожил на острове Табор 12 лет – с 1855, а не с 1865 года, как «на самом деле», то есть в ДКГ. Согласно правдивому рассказу Айртона, «…двадцатого декабря тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года паровая яхта «Дункан», принадлежавшая богатому шотландскому землевладельцу лорду Гленарвану, бросила якорь у западного берега Австралии, у мыса Бернуилли, лежащего на тридцать седьмой параллели». История ДКГ сдвинута на десять лет назад!
Пока – всего лишь на десять.
Дальше – больше. Согласившись, наконец, принять колонистов на «Наутилусе», капитан Немо декларирует: «А ведь уже тридцать лет у меня нет ни малейшей связи с обитаемым миром, тридцать лет я живу в морских глубинах, ибо это единственная среда, где я обрел независимость! Кто же мог выдать мою тайну?»
Тридцать лет – это с 1838 года! Но ведь в ДТЛ «Наутилус» был спущен на воду в 1865 году – не раньше!
И далее: «Не тот ли француз, который по воле случая попал на борт моего судна шестнадцать лет тому назад?»
Шестнадцать лет! Целых шестнадцать лет – или всего шестнадцать? Как мы помним, по версии ДТЛ Аронакс проживал на «Наутилусе» в 1867-1868 годах (до 22 июня 1968 года), а сейчас – ночь с 15 на 16 октября 1868 года. По данной (первой) версии ТО Аронакс плавал на «Наутилусе» в 1852-1853 годах. Но ее век короток – всего несколько страниц.
Верн продолжает. «И вот в 1849 году принц Даккар вернулся в Бундельханд». Ему было тридцать лет («Десятилетним мальчиком отец послал его в Европу, желая дать ему всестороннее образование… С десяти до тридцати лет принц Даккар, человек, наделенный высокими дарованиями, благородством души и ума, учился, овладевая различными науками…») Итак, Немо вернулся в Индию всего девятнадцать лет назад, в 1849 году! Если забыть об играх со временем, ныне, в 1868 году ему, по данной версии, сорок девять, максимум – пятьдесят лет. По версии ДТЛ – и того меньше (ведь Аронакс покинул «Наутилус» всего четыре месяца назад). Судя по всему, в то время, как пленный «Наутилус» ютился на острове Линкольна, его двойник путешествовал по морям с Аронаксом на борту.
«В 1857 году вспыхнуло крупное восстание сипаев. Душой его был принц Даккар». После разгрома восстания Даккар исчез. «Куда же отправился принц Даккар? Где искал он той независимости, в которой ему отказала земля, населенная людьми? Под водой, в глубинах морей - там, где никто не мог преследовать его… Он дал своему судну название «Наутилус», себя назвал капитаном Немо и скрылся под водой. Много лет капитан плавал в глубинах всех океанов, от одного полюса до другого… Долгое время не имел он никакого общения с людьми, но вдруг в ночь на 6 ноября 1866 года три человека нежданно оказались на борту его корабля: француз-профессор, его слуга и канадский рыбак».
Внимание! Начинается самое-самое путешествие во времени. Шестнадцатилетняя версия отброшена! Появление Аронакса на «Наутилусе» переносится обратно, в «новое время», почти как в ДТЛ, правда годом раньше – с 1867 года на 1866. «Двадцать второго июня 1867 года этим трем пленникам, ничего не знавшим о прошлом капитана Немо, удалось бежать…». Итак, по нынешней, второй версии ТО Аронакс покинул «Наутилус» всего год и четыре месяца назад, в июне 1867 года – более чем через два года после появление Смита с коллегами на острове Линкольна! И в этом случае Смит не мог прочитать книгу Аронакса, рассказывающую о путешествии на «Наутилусе». Между тем, Смит (и его друг Спилет) уже сообщили о знакомстве с книгой.
И вот, кульминация.
«Еще долго капитан Немо вел такую жизнь, плавая по всем морям. Но вот умерли один за другим все его спутники, и он похоронил их на коралловом кладбище на дне Тихого океана. Пусто стало на «Наутилусе» - из всех, кто бежал на нем от мира людей, в живых остался лишь капитан Немо. Ему было тогда шестьдесят лет».
Между 1867 (годом бегства Аронакса по последней версии ТО) и нынешним 1868 годом прошло, как ни странно, много времени. Не только «долгий» период плавания с экипажем, но и скучная жизнь на острове, где капитан Немо провел, дожидаясь колонистов, смешно сказать, шесть лет: «Уже шесть лет жил тут капитан Немо, не пускаясь в плавания, ибо он ждал смерти - того мгновения, когда он соединится со своими товарищами, и вдруг по воле случая он оказался очевидцем падения воздушного шара, на котором бежали из Ричмонда узники «южан»». Шесть лет – до прибытия колонистов, в одиночестве, и еще почти четыре – с ними вместе, итого – около десяти лет, не считая срока пребывания в море. Скажем: «итого пятнадцать» – и не ошибемся. Ибо налицо возвращение к первой версии ТО. Ведь согласно ей Аронакс появился на «Наутилусе» шестнадцать лет назад и покинул корабль пятнадцать лет назад. Итак, шестнадцать – за неполных два, если только не утверждать, что сейчас уже 1882 год. Но в таком случае путешествие во времени налицо.
Тем не менее, и теперь невозможно определить физический возраст капитана Немо. Если в 1849 году ему действительно было тридцать лет, он родился в 1819 году; значит, в 1868 году ему даже не пятьдесят. С другой стороны, лет десять назад (после смерти последнего из товарищей) ему было шестьдесят; сейчас, следовательно, семьдесят. Но в этом случае он родился еще в прошлом веке, в 1798 или 1799 году! Между тем, Аронакс высказывает в ДТЛ предположение, что капитану в 1867 году было всего лишь тридцать пять лет (хотя и 50 не исключены).
Завершающий аккорд биографии капитана: «…капитан Немо… уже тридцать лет живет на «Наутилусе» и хочет на «Наутилусе» умереть». Тридцать лет! Как мы уже отмечали – с 1838 года, с девятнадцатилетнего возраста; выходит, «Наутилус» вышел в море за 19 лет до восстания сипаев, которое его будущий капитан возглавит, оставаясь сухопутной крысой.
И еще: «А те, кто знал меня, считают, что я уже давно умер…». Давно? Сколь давно? Ведь всего десять лет назад молодой капитан стоял во главе великого восстания. Давно – это когда?
Повествование завершается (уже упомянутым) суровым анахронизмом: за время, прошедшее после спасения Гарри Гранта, то есть всего за четыре года, юный (тринадцатилетний) Роберт Грант успел вырасти, получить шкиперскую лицензию и стать капитаном «Дункана»: «Действительно, их спас «Дункан», яхта лорда Гленарвана, которую вел теперь Роберт, сын капитана Гранта; корабль отправлен был за Айртоном, чтобы привезти его на родину после двенадцати лет одинокой жизни на необитаемом острове Табор».

Представим себе на секунду Жюля Верна, вынужденно (издатель умолил) превратившего капитана Немо из польского дворянина (боровшегося против российского гнета) в индийского раджу (сражающегося с англичанами). Он сладострастно, без всякой необходимости, абсолютно осознанно манипулирует годами, возрастами, фактами, словом – временем. Уж точно в последней части ТО. Манипуляция началась не по вине писателя – ему поневоле пришлось сдвинуть освободительное восстание на шесть лет назад: с 1863 года (Польша) в 1857 год (Индия). Все остальное – дело его рук.
Что это – издевательство? Прикол? Едва ли, особенно если учесть, что Верн до семи раз перекраивал свои тексты. Судя по всему, дело обстоит проще – он сознательно разместил своих любимых героев, прежде всего, капитана Немо, Роберта Гранта и Айртона (а также, на иной лад, Сайреса Смита и его товарищей по коммунально-экономической утопии) вне времени, вне причинно-следственных отношений, вроде как Джеймс Берри – Питера Пэна (в самом начале ХХ века) или современное кино – Джеймса Бонда, разрешил им взрослеть, строить карьеру и стареть вне абсолютных, обязывающих рамок. Он не додумался до формальных, «научно-технических» путешествий во времени, преждевременных в 60-70-х годах XIX века, но осуществил их литературно-практически, благовидно проигнорировав неизбежные парадоксы.
Концепция приборных путешествий во времени – британский интеллектуальный продукт 80-90-х годов. Кажется, в 1888 году был опубликован первый вариант классического произведения Уэллса («Аргонавты времени»). Знакомый нам роман «Машина времени» (переработка) вышел в свет в 1895 году. Ему предшествовал рассказ Э.Митчелла «Часы, которые шли назад» (1881), который я не читал.
Так или иначе, капитан Немо, на долю которого пришлась львиная доля верновских скитаний во времени – человек без родины (то ли Индия, то ли Польша), без эпохи (неизвестно даже в каком веке родился), без поколения (товарищи умерли, знакомцы считают умершим), состарившийся на десятилетия за считанные месяцы; на мой вкус, самый потрясающий из героев приключенческой литературы; даже без могилы; мир праху его.

Выбор пути

Авраам Линкольн родился 12 февраля 1809 г. в штате Кентукки в семье бедного фермера. Всё её благосостояние зависело от клочка земли, на котором работали родители Авраама, Томас и Ненси Линкольны. С детства Авраам привык трудиться, помогая родителям обрабатывать землю, охотясь и собирая лесные ягоды. Американских фермеров в начале XIX в. подстерегало много опасностей. Нападения индейцев, эпидемии, истощение земли заставляло их часто переезжать с места на место. В 1816 году семья переселилась на юго-запад Индианы, которая незадолго до этого была принята в союз. Обработка земли и скудная жизнь на границе продвижения поселенцев на Запад между дикой местностью и цивилизацией требовала от них больших физических и духовных сил. Недостаток медицинского обслуживания привел к жертвам и в семье Линкольнов: его младший брат умер в раннем возрасте, в 9 лет он потерял свою мать, а несколько лет спустя от родильной горячки умерла его старшая сестра.

Отец вскоре снова женился. Мачеха, которая сама имела троих детей от первого брака, воодушевила детей на чтение. В общей сложности Авраам посещал школу в течение одного года. Сам он говорил так: "Бесспорно, что, когда я достиг совершеннолетия, я знал немного. Однако я кое-как читал, писал и считал, и это было всё, что я мог". Библию, которая во многих семьях пионеров было единственной книгой в доме, и несколько других произведений, которые он смог достать - среди них "Робинзон Крузо", "Странствия паломников" и басни Эзопа 1 изучил с особой основательностью. Его речи впоследствии свидетельствовали о глубоком знании Священного Писания, что тогда не было удивительным. Ошеломляюще действовали его цитаты из Библии, метко применяемые к обыденным событиям.

Рабство занимало значительное место в сознании Линкольна. Его дядя и отец дяди имели рабов. Его отец, напротив, решительно отвергал рабство, хотя и не только по этико-моральным причинам, будучи простым рабочим, он на собственной шкуре почувствовал, что значит конкурировать с трудом рабов. Многократно семья переезжала, строила бревенчатый дом и возделывала землю. В 1830 году они вновь переехали дальше на запад в Иллинойс, который двенадцать лет назад стал как свободный от рабства штат частью союза. Тем временем выросший Авраам работал какой-то период на отца, в то время возникло его прозвище "щепкоруб", данное ему за умелое и ловкое умение работать топором. Потом он покинул семью, нашел временную работу и во время одной из поездок на лодке по Миссисипи вниз до Нового Орлеана познакомился не только с просторами тогдашних США, но и увидел дефицит инфраструктуры, которая еще недостаточно связывала отдельные регионы между собой. Впечатления от этой поездки, так же как и посещение невольничего рынка с группами скованных цепью и при этом поющих рабов, глубоко потрясли его. По возвращении он поселился в маленькой деревушке Салем в Иллинойсе, где работал почтмейстером, торговцем и землемером.

В течении нескольких лет Линкольн изучал право, рассчитывая получить лицензию адвоката. Вкруг его интересов входили также история и филология, он самостоятельно изучал математику и механику. Живя среди простых людей, Линкольн сумел завоевать авторитет успехами в спортивных состязаниях, особенно в борьбе.

Природа наградила Линкольна яркой внешностью. Огромного роста, с необыкновенно длинными руками и ногами, его фигура выделялась в любой толпе. Один из современников Линкольна вспоминал, что от него веяло магнетизмом и энергией, которые притягивали к нему людей.

Когда губернатор Иллинойса призвал добровольцев в связи с индейской войной "Черных соколов", Линкольн, чьи бабушка и дедушка по отцовской линии были убиты индейцами, пошел на военную службу и был выбран своими товарищами капитаном. Его служба в армии была недолгой и прошла без особых происшествий для его подразделения.

Становление политика

Первые шаги в политике Линкольн сделал в 1834 г. Должность капитана так усилила его уверенность в себе, что он постарался получить место в палате представителей Иллинойса. В предвыборной борьбе выступал за расширение и улучшение инфраструктуры и развитие образования. После неудачи в первой попытке Линкольн был избран два года спустя и утвердил свой мандат как член партии вигов до 1842 года. В этот период он активно действовал как лидер своей партии и председатель комитета по финансам. В Иллинойсе Линкольн прошел отличную политическую школу, завоевал авторитет коллег. В 1836 году Линкольн сдал сложный экзамен и получил право на собственную адвокатскую практику. Став юристом, он перебрался в город Спрингфилд. Линкольн впервые в жизни начал хорошо зарабатывать. Для этого ему приходилось практиковаться по всему судебному округу. Каждую весну и осень он верхом или в коляске проезжал сотни миль по малонаселенным прериям от одной деревушки к другой, разбираясь в тяжбах фермеров. Дела по большей части были мелкими, а гонорары за них – ничтожными. Глубокими знаниями юриспруденции и бескорыстностью Линкольн добился известности в штате Иллинойс.

Профессионально ему сначала не везло, и у него часто были долги, которые он всегда отдавал до последней копейки. Если учесть его происхождение, то Линкольн прошел впечатляющий путь: почти как в поговорке "из бедняков в богачи", бедный сын пионера-переселенца, еще не достигнув тридцатилетнего возраста, стал юристом, имеющим свою практику, и политиком, стоящим в центре внимания общественности. Он уже тогда был воплощением человека, "сделавшего самого себя", и тем самым "Американской мечты". Его женитьба в 1842 году на Мэри Тодд, дочери плантатора с Юга, только дополнила картину социального взлета. У них было четыре сына, но до зрелого возраста дожил только один Роберт Тодд.

Когда Линкольн вступил на политическую арену, президентом был Эндрю Джексон. Линкольн разделял симпатии Джексона к простому человеку, но не его понимание философии государственных прав, того, что федеральное правительство должно во имя общего блага воздерживаться от всех экономических инициатив и урегулирований. Его политическими образцами являлись Дэниел Уэбстер и Генри Клей, которые через мероприятия Конгресса и федерального правительства пропагандировали экономическую консолидацию союза. Под лозунгом "американская система" они требовали унификации банковского дела и валют, улучшения инфраструктуры и развития американской промышленности посредством протекционистских пошлин. Как большинство политиков-вигов, Линкольн был сдержан в вопросе рабства: он отвергал "специальный институт" эмоционально и морально, но не хотел быть причисленным к аболиционистам, подстрекательскую риторику которых резко критиковал.

Убийство издателя аболиционистской газеты Элайджа Лавджойя в 1837 году, с неохотой осужденное Конгрессом Иллинойса, стало поворотным моментом в политическом развитии Линкольна. Этот случай побудил его к первой принципиальной речи в лицее "Молодых людей" в Спрингфилде. Используя в своей речи мотивы и элементы романтики, он подчеркнул основные ценности американской демократии и наследие отцов-основателей нации. Конституция и законы должны почитаться как своего рода "политическая религия". Безудержное господство черни - как в случае суда Линча - никогда не должно угрожать национальному согласию. При этом аболиционизм 2 не казался ему верным путем для решения проблемы рабства.

Следующей ступенькой в политической карьере Авраама Линкольна стало его избрание в палату представителей конгресса США в 1847 г. Работа в конгрессе открывает возможность претендовать на место в правительстве страны. Однако Линкольну не удалось в этот раз выделиться среди американских законодателей. Более того, выступив против американской агрессии в Мексике и политике президента Полка, Линкольн нажил себе много политических врагов. Дело было в том, что США в то время вели активную внешнюю политику по захвату земель соседних стран, особенно Мексики. При помощи оружия и денег американцы за первую половину XIX в. увеличили свою территорию в 3,5 раза. Большинство населения страны поддерживали такие действия правительства. Линкольн, будучи убежденным противником войн, решительно высказался против американского вторжения в Мексику. Оценивая действия правительства, он заявлял, что "политический курс демократов ведёт к новым войнам, территориальным захватам, к дальнейшему распространению рабства".

Когда в 1849 г. срок его пребывания в палате представителей истёк, он даже не пытался выставить свою кандидатуру. Возвращение из конгресса домой в Спрингфилд ознаменовало наступление худшего периода в жизни Линкольна: он потерял политическую популярность, его адвокатская практика значительно уменьшилась, появились большие долги. Но за последующие три-четыре года, благодаря упорству и знаниям. Линкольн стал ведущим юристом штата Иллинойс. Взявшись за то или иное дело, он всегда добивался досконального расследования, до тонкостей знал относящиеся к делу законы, умел преодолеть все формальности и добраться до сути вопроса. Путешествуя по судебному округу, он восстановил былую популярность.

Закон Канзас-Небраска 1854 года усилил политическую поляризацию и способствовал роспуску прежней партийной системы и возникновению новой политической ситуации. Виги, северное крыло которых настаивало на однозначном отказе от рабства, потеряли поддержку на Юге, и партия распалась. Политический вакуум заполнила вновь образованная республиканская партия, которая организовала сопротивление закону Канзас-Небраска. Неудачная проба сил в конгрессе не заставила Линкольна отказаться от политической деятельности. Конфликты политически разбудили Линкольна и подстегнули к активности. В 1856 году он примкнул к республиканцам и взял на себя роль лидера в Иллинойсе. Состав партии не мог быть более неоднородным: демократы, выступающие против рабства, бывшие виги, аболиционисты, трезвенники и нативисты составляли конгломерат, основой объединения которых являлась цель не допустить дальнейшего распространения рабства. За исключением аболиционистов, эти группировки не выступали за уничтожение рабства в областях, где оно уже существовало. Для них важными были, прежде всего, новые территории, еще "свободная земля". Программа республиканцев свелась к общеизвестной формуле "Свободная земля, свободный труд, свобода слова, свободный человек".

В это время политическая борьба внутри США шла вокруг вопроса о неосвоенных землях на западе страны и о территориях, захваченных у других стран. Южные штаты, где процветало плантационное рабовладельческое хозяйство, хотели распространить рабство и на новые территории. Северные штаты, где рабства не было, считали, что эти земли должны достаться свободным фермерам и промышленной буржуазии. Но вопрос о свободных землях был лишь частью более сложного и важного для США вопроса о будущем страны в целом: будут ли в ней развиваться капиталистические формы собственности или верх возьмет плантаторско-рабовладельческая система хозяйства. Очень остро стоял вопрос о рабстве. Во всем цивилизованном мире оно было осуждено и работорговля запрещена. США же, так гордившееся своей демократией, продолжали тайно покупать рабов и ввозить их в страну.

Негры никогда не мирились со своим ужасным положением. Они поднимали восстания, бежали на Север, но плантаторы Юга жестоко подавляли восстания, устраивали на бежавших рабов облавы, словно на диких зверей. В 1850 г. они добились права охотиться за беглыми рабами на территории всей страны. Передовые люди с сочувствием относились к борьбе негров и выступали за отмену рабства в США. Наиболее решительные из них, объединившись с рабами, вступали на путь вооруженной борьбы против рабовладельцев. Так, в 1859 г. Джон Браун, создав небольшой отряд из беглых и негров, попытался поднять восстание за освобождение всех рабов Юга. Но местное население не поддержало восставших, Джон Браун был схвачен и казнен.

Авраам Линкольн был яростным противником рабства. "Я ненавижу рабство, потому что рабство само по себе несправедливо", - говорил Линкольн. Но как политик понимал, что попытки крутыми мерами покончить с позорным явлением лишь приведут к войне и распаду государства. Близким он признавался, что вопрос об отмене рабства и сохранении Союза штатов является для него сложнейшей проблемой. Поэтому в своих политических высказываниях он был чрезвычайно осторожен.

С растущим беспокойством Линкольн наблюдал за событиями "Кровавого Канзаса", где сторонники и противники рабства развязали партизанскую войну. Он был глубоко возмущен тем, что Верховный суд в приговоре Дрейда-Скотта в 1857 году явно оправдал рабство и тем самым практически отменил "Компромисс Миссури". Когда известный сенатор-демократ Иллинойса Стивен Е. Дуглас, главный ответственный за закон Канзас-Небраска, в 1858 году захотел выдвинуть свою кандидатуру на выборы. Линкольн выступил оппозиционным кандидатом от республиканцев. Публичные дебаты обоих политиков привлекли десятки тысяч людей: массы приезжали, частично даже специальными поездами, чтобы послушать устраиваемые в семи городах Иллинойса словесные дуэли между "Маленьким гигантом" Дугласом (1,62 м) и "Высоким молокососом" Линкольном (1,9 м). Линкольн проиграл выборы, однако, благодаря словесным сражениям, которые вращались в основном вокруг рабства, привлек к себе национальное внимание и приобрел важные политические преимущества для своей дальнейшей карьеры. Речь Линкольна, лозунг которой был взят из Нового Завета (от Матфея 12, 25): "И всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит", особенно глубоко проникла в общественное сознание.

Ее основной тезис гласил, что Соединенные Штаты не могут постоянно выносить существование рабства и свободного общества и что американцы поэтому вынуждены выбирать ту или другую систему. Когда Дуглас обвинил своего соперника в аболиционизме. Линкольн парировал теорией заговора, которая гласила, что влиятельные демократы, включая президента Бьюкенена, хотят распространить рабство сначала на новых территориях, а потом и на весь союз. Линкольн знал, что для этого нет точных доказательств, но он сознательно сделал обвинение частью своей предвыборной стратегии, которая уже тогда, как он сам признавал, имела долгосрочные перспективы. Дуглас смог защитить кресло сенатора от Линкольна благодаря своему опыту и выступлению за принцип "суверенитета народа", который предоставлял решение о допуске или запрете рабства на усмотрение штатов и территорий. В некоторых пунктах он так далеко пошел навстречу своему президенту, что его популярность на Юге резко упала. Дебаты, однако, ясно показали, что разделяло обоих: в отличие от Дугласа Линкольн считал рабство злом, которое отвергал.

Линкольн считал, что сохранение Союза важнее всех остальных проблем. "Несмотря на то, что я ненавижу рабство, я скорее соглашусь на его расширение, чем увижу союз распавшимся", - говорил он. Перспектива борьбы Юга и севера страны представлялась Линкольну так: "Дом, разрушенный ссорами, не может устоять. Я уверен, что нынешнее правительство не может быть устойчивым, оставаясь наполовину рабовладельческим, наполовину свободным. Я не ожидаю, что союз будет расторгнут, что дом рухнет, и считаю, что раздоры в нем прекратятся. Он станет или полностью свободным, или полностью рабовладельческим". Линкольн был уверен в возможности мирного решения спора между Севером и Югом. В душе он надеялся, что если рабство будет ограничено только южными штатами, то постепенно оно само отомрёт. Рабский невольничий труд приводил к тому, что земля плохо обрабатывалась и скудела, и плантаторам, чтобы получать прибыль со своего хозяйства, приходилось постоянно расширять территории своих владений.

Конец 50-х гг. XIX в. был поворотным моментом в жизни Линкольна. Активно участвуя в политических спорах, он приобрел широкую известность в стране. Выступая в различных уголках страны, Линкольн проявил себя как умный и осторожный политик. Он не стал поддерживать требование отмены рабства и стремился всеми силами не допустить гражданской войны. На партийном конвенте республиканцев в Чикаго в мае 1860 года Линкольн был выдвинут кандидатом на пост президента в третьем туре. Как компромиссный кандидат с относительно малым количеством врагов, он умело обошел своих известных конкурентов Уильяма Сюарда и Салмона Чейза. Его соратником и кандидатом на пост вице-президента стал убежденный противник рабства Ганнибал Хэмлин из Мэна. Предвыборная программа республиканцев отвергала рабство на новых территориях, но не требовала его устранения в южных штатах. Она осуждала "распродажу интересов" администрацией Бьюкенена Югу, обещала в перспективе закон о быстром заселении западных областей, выступала за более свободные положения по принятию гражданства и улучшение инфраструктуры. Линкольн публично не выступал во время предвыборной борьбы, но из Спрингфилда осуществлял хорошо продуманное руководство.

Тем временем демократическая партия раскололась о вопрос рабства: ее северное крыло голосовало за Дугласа, южное за Джона Брекинриджа. И она действительно вышла на выборы с двумя кандидатами - обстоятельство, выгодное Линкольну. Обе партии вели свою предвыборную борьбу не за конкретное содержание, а за более общие ценности, которые олицетворяли кандидаты. "Честный Эйб" Линкольн идентифицировался при этом с такими качествами, которые до сегодняшнего дня составляют его миф: трудолюбие и трудовая этика, честная скромность пионера, который добился подъема из бедности и, не забывая своего происхождения и связи с народом, стал кандидатом на высшую должность. Он представлял собой не только социальную мобильность, но и честность и способность оставаться верным самому себе. Эти свойства контрастировали со скандалами и коррупцией администрации Бьюкенена. Предвыборная борьба мобилизовала американское население в невиданной до этого времени степени. 6 ноября 1860 года участие в выборах впервые превысило 80 процентов. Неудивительно, что Линкольн, который подвергался нападкам южных демократов как аболиционист и "черный республиканец", своим избранием обязан исключительно голосам Севера, хотя получил 40% голосов, отданных по всей стране, все они, с небольшими исключениями, из плотно заселенных северных штатов, так что со своими 180 голосами выборной коллегии даже при сплоченности демократов он имел недосягаемый отрыв.

На посту президента

Линкольн применял протекционистскую систему при раздаче должностей еще последовательнее, чем его предшественники. Уже весной 1861 года 80 процентов управляемых до этого демократами политических постов были заняты республиканцами. Доброжелательность, справедливость к оппонентам, уравновешенность, юмор и великодушие Линкольна позволили создать хорошо работающее правительство. При распределении постов в кабинете Линкольн проявил большую политическую ловкость: важнейшие посты, такие как министр иностранных дел, министр юстиции и министр финансов, он отдал своим прежним конкурентам - республиканцам Уильяму Сьюарду, Эдварду Бейтсу и Салмону Чейзу. Президент умело лавировал между мнениями министров правительства. Он терпеливо выслушивал всех, но решение всегда принимал сомостоятельно.

Избрание Линкольна вызвало у южан чрезвычайную тревогу, и время до его введения в должность в начале марта оказалось тяжелым для него самого и для всей нации. Еще до этого некоторые рабовладельческие штаты грозили отделением в случае победы республиканцев, и как раз это и случилось перед Рождеством. Южная Каролина была первым штатом, который расторг свой союз с другими штатами. До 1 февраля 1861 года первой волной последовали отделения Миссисипи, Флориды, Алабамы, Джорджии, Луизианы и Техаса. Решения принимались соответственно конвентами штатов, выбранными населением. Еще находящийся в должности президента Бьюкенен допустил, чтобы отделившиеся южные штаты приняли в свое владение находящиеся на их территориях федеральные укрепления, форты и арсеналы оружия. Только две крепости, одна из них форт Самтер, расположенный на острове перед портом Чарльстоун, остались во владении союза. В начале февраля 1861 года отделившиеся штаты провозгласили "Конфедерацию штатов Америки" и сделали ее президентом бывшего сенатора и военного министра Джефферсона Дэвиса.

Стремясь восстановить национальное единство и сознавая, что штаты "верхнего Юга" пока вели себя лояльно, Линкольн в своей инаугурационной речи 4 марта избегал резких тонов. Он сравнил требование отделения с анархией, но вновь подчеркнул, что и не думает угрожать рабству там, где оно уже существует. Президент дал явно понять, что не помышляет о военном конфликте, что судьба нации находится в руках южан. Они не клялись насильно разрушить союз, в то время как он сам поклялся его сохранять, беречь и защищать.

Конфедералисты не обратили особого внимания на призыв Линкольна, а последние неохотные попытки по средничества в Конгрессе остались безуспешными. Когда президент отказался отдать форт Самтер Югу, то войска Южной Каролины ответили на это 12 апреля обстрелом форта. Гражданская война началась. Срочно отделились следующие четыре штата: Теннесси, Арканзас, Северная Каролина и Виргиния, чья столица Ричмонд стала также столицей Конфедерации. Пограничные штаты Кентукки, Миссури, Делавэр и Мериленд - все рабовладельческие штаты - сначала колебались, но после колебаний и внутренних разногласий остались в союзе. Итак, 23 штатам союза с примерно 22 миллионами жителей противостояли 11 конфедеративных штатов, в которых проживало 5,5 миллионов белых и ровно 3,5 миллиона рабов.

Как президент Линкольн был главнокомандующим всех вооруженных сил, это требовало от него много времени и энергии. Кроме краткой службы капитаном в войне "Черных соколов" у него не было военного опыта. Однако во время войны он развил очень скоро способность оценивать стратегическое положение и необходимые оперативные действия. В качестве первой меры он призвал все штаты союза к мобилизации 75 000 добровольцев, с которыми хотел подавить "мятеж". Население на Севере откликнулось на этот призыв с большим энтузиазмом. 19 апреля Линкольн приказал предпринять морскую блокаду, чтобы парализовать торговлю Конфедерации и пресечь ввоз военных грузов из Европы.

На полях сражений лучше обученные и руководимые войска южных штатов наносили чувствительные удары союзу. После поражения при Булл-Ран в Виргинии, где северные войска были обращены в бегство в июле конфедералистами, Линкольн потребовал увеличения войск до 500 000 человек. Надежда быстро принудить мятежников к капитуляции уступила место реальной оценке, что предстоит длительная и жестокая война. Линкольн призвал в Вашингтон генерала Мак-Клелана, чтобы реорганизовать деморализованные войска, и сделал в ноябре "нового Наполеонам своим командующим - выбор, оказавшийся проблематичным. Благодаря осторожно-выжидательным действиям генерала Линкольн попал под политическое давление из его собственных рядов. Население хотело наконец увидеть победы, и к тому же Мак-Клелан принадлежал к демократической партии, что еще более усиливало скепсис прежде всего радикальных республиканцев.

Естественно, военные операции имели решающее значение для продвижения войны. С точки зрения Линкольна было очень важно найти связующую политическую концепцию, которая придала бы смысл этой борьбе. Конфедеративному правительству в этом отношении было относительно просто: южные штаты боролись за свою независимость, сохранение их основанной на рабстве общественной системы и защиту их собственной территории. Север же боролся за принцип: за единство нации - и только позже, и во вторую очередь, за ликвидацию рабства.

В 1862 г. правительство ввело новые налоги на богачей и приняло закон о конфискации имущества мятежников. 20 мая 1862 г. был принят закон, дававший право всякому гражданину США имевшему 10 долларов, получить на Западе участок земли в 160 акров (закон о гомстедах). Через пять лет участок переходил в полную собственность поселенца. Этот закон имел огромное значение для исхода воны. Фермеры и рабочие, добивавшиеся этого закона десятки лет, поверили своему правительству.

Единственно приемлемое решение для президента было в отмене отделившимися южными штатами своего заявления о независимости и возвращении в союз - это открыло бы, как недвусмысленно выразился Линкольн, простор для переговоров по вопросу рабства. Прежде всего для него важно было сохранение нации, хотя он и испытывал природную неприязнь к южной общественной системе. 22 августа 1862 года он отвечал радикально-республиканскому издателю "Нью-Йорк Трибюн" Хорасу Грилий на вопрос, почему он медлит с освобождением рабов: "Моей высшей целью в этой борьбе является сохранение союза, не сохранение или уничтожение рабства. Если бы я смог спасти союз, не освободив ни одного единственного раба, я бы сделал это, и если бы я мог спасти его, освободив всех рабов, я бы сделал это, и если бы мог спасти его, освободив одних рабов, а других не освободив, я бы сделал это. Что я предпринимаю в вопросе рабства и для цветной расы, я делаю потому, что верю, это поможет сохранить союз... Этим я объяснил здесь мое намерение, которое рассматриваю как официальный долг. И не намерен изменять мое часто высказываемое личное желание, что все люди везде должны быть свободны".

Несколько недель спустя после этого письма, 22 сентября 1862 года, когда войска южных штатов после битвы под Антейтэм вынуждены были уйти из Мериленда, Линкольн счел, что наступил подходящий момент для обнародования давно созревшего решения: он издал предварительную декларацию свободы, согласно которой все рабы, находящиеся после 1 января 1863 года в "мятежных штатах", объявлялись свободными. Это географическое ограничение должно было обеспечить лояльность населения в пограничных штатах и в уже занятых областях. Она означала также уступку умеренным избирателям на Севере, для которых уничтожение рабства не являлось мотивом для войны, но которые понимали, что этот шаг может облегчить победу союза.

Часть радикальных республиканцев критиковала декларацию, обосновывая это тем, что она освобождает рабов там, где они в настоящий момент не могут быть освобождены, а именно - на вражеской территории, и не освобождала там, где это было возможно, а именно в оккупированных областях и в пограничных штатах, примкнувших к союзу. Этот безусловно меткий аргумент, однако, не мог скрыть символическую взрывную силу декларации, которая прямо или опосредованно принесла свободу почти трем миллионам рабов.

Внешнеполитически декларация Линкольна лишила правительства Англии и Франции всякой возможности вступить в войну на стороне Конфедерации. Так как теперь речь шла о войне "за" или "против" рабства, то общественность в обеих странах, которые давно уничтожили рабство в своих колониальных областях, однозначно взяла сторону северных штатов. Линкольн отлично понимал, что декларация свободы не имела прочной конституционно-правовой основы. Только правильно изданное дополнение к конституции могло окончательно решить судьбу рабства еще до окончания войны. Без этого шага рабовладельцы юридически могли бы потребовать назад свое "имущество" - т. е. освобожденных рабов, так как декларация была действительна лишь как военная мера. Поэтому Линкольн сделал все, что было в его власти, чтобы ускорить ратификацию изданного Конгрессом 13-го дополнения к конституции об окончательном уничтожении рабства отдельными штатами.

Президент проявил себя также как талантливый дипломат. Ярким примером может служить так называемое "дело Трента". На борту английского судна "Трент" два дипломата конфедерации направлялись в Великобританию и Францию, чтобы склонить европейцев к оказанию помощи Югу. Однако английское судно был задержано северянами, а посланники южан арестованы. Правительство Великобритании расценило действия северян как оскорбление. Линкольн понимал, что вступление англичан на стороне Юга недопустимо, и освободил дипломатов. Угроза войны с Великобританией исчезла.

Своими действиями против противников войны на Севере и временной декларацией свободы Линкольн предоставил демократам достаточно аргументов для борьбы на предстоящих выборах Конгресса. Тем временем был уже издан популярный закон о заселении, который облегчал приобретение земли для фермеров на Западе, но последние поражения войск союза в сочетании со спадом производства и быстро растущей инфляцией привели к потерям в республиканской партии. Демократы протестовали против, по их мнению, слишком произвольной интерпретации конституции Линкольном, используя предвыборный лозунг "За конституцию, как она есть, и за союз, каким он был", и требовали возвращения отделившихся штатов без отмены рабства. Хотя отрыв республиканцев в палате представителей уменьшился с 35 до 18 мест, они сохраняли в обеих палатах Конгресса свое большинство.

В январе 1863 года демократы усилили нападки на Линкольна и его стиль ведения войны и потребовали мирных переговоров с конфедератами. На основании таких публичных высказываний был арестован и приговорен военным трибуналом к заключению в тюрьму ведущий лидер этого движения, депутат Конгресса Валландигхэм из Огайо. Линкольн, однако, позволил ему покинуть союз и уехать на Юг. Отмена президентом гарантии Habeas Coгрus коснулась в этом случае даже политика. Такие меры предпринимались еще не раз, но это не привело к подавлению оппозиции администрации Линкольна на Севере. Новой внутриполитической искрой послужила военная обязанность, впервые в истории Соединенных Штатов введенная 3 марта 1863 года. Особенно спорными были положения, которые позволяли богатым американцам выставлять вместо себя подставных лиц и откупаться от военной службы. В городах усилилась напряженность, и в июле 1863 года начались волнения и уличные бои, подавленные с применением военной силы. В этих выступлениях протеста погибло более 100 человек, среди них много негров, павших жертвой судов Линча.

Только летом 1863 года Северу удалось эффективно использовать свое огромное материальное и численное преимущество. Перелом наступил в июле 1863 год а в битве под Геттисбергом в Пенсильвании, где столкнулись два войска общей численностью в 160 000 солдат, из которых три дня спустя погибло более одной четверти. Войска союза с трудом смогли удержаться, и конфедераты под руководством генерала Роберта Ли вынуждены были отступить в Виргинию. Почти одновременно войска союза под командованием генерала Улисса Гранта добились успехов на западном фронте и овладели укрепленным городом Виксбергом на Миссисипи. Теперь вся долина Миссисипи находилась в руках Севера, а Конфедерация была разрезана на две части в направлении с севера на юг.

19 ноября 1863 года в Геттисберге Линкольн произнес по поводу открытия большого солдатского кладбища свою самую знаменитую речь, Геттисбергское обращение, вошедшую в мировую литературу. Президент использовал печальный повод для того, чтобы воплотить в слове давно лелеемые мысли о смысле войны. Над могилами погибших он определил значение гражданской войны в десяти предложениях. Используя блестящие формулировки, остановился на фазе основания нации и на основных демократических ценностях, за которые Соединенные Штаты отвечают: равноправие всех людей, их право на свободу и народное правление. Он подчеркнул общность жертв, принесенных северными и южными штатами, и закончил торжественным обещанием, "что эти погибшие умерли не напрасно, что эта нация с божьей помощью переживет возрождение свободы, и что правление народа, благодаря народу и для народа, никогда не исчезнет с лица земли".

В марте 1864 года Линкольн назначил главнокомандующим Гранта, в котором нашел наконец убедительного военного вождя. Вместе с Уильямом Шерманом и Филипом Шериданом Грант осуществил план Линкольна - широкомасштабное и хорошо скоординированное наступление. Сам Линкольн, который обычно до поздней ночи просиживал над военными книгами, взятыми из библиотеки Конгресса, разработал для Соединенных Штатов совершенно новую концепцию главного командования, согласно которой его начальник Генерального штаба (Халлек), военный министр (Стентон заменил Камерона) и главнокомандующий (Грант) получали от него самого координирующие указания. Военная гениальность Линкольна в сочетании с недогматичным подходом к комплексным, новым проблемам современного ведения войны была позже многократно оценена.

Выборы президента 1864 года вошли в историю Америки как самые важные. Народ должен был решать, нужно ли продолжать войну или нет - образованная демократами администрация должна была предложить Югу мир. Соперничество внутри республиканского лагеря и появление влиятельных претендентов на пост президента, прежде всего министра финансов Салмона Чейза, не позволяли определенно сказать, будет ли Линкольн переизбран. К тому же один срок пребывания на посту президента стал почти политической традицией, после Эндрю Джексона ни одному президенту не удалось попасть в Белый дом второй раз. В июле Линкольн был выбран кандидатом Партии союза, но еще сомневался в своем переизбрании. Настроение на Севере склонялось к компромиссному решению, и поэтому не исключалась победа демократов, чей кандидат был никто иной, как уволенный Линкольном в конце 1862 года генерал МакКлелан.

Решающей оказалась победа в сражении: взятие Атланты в Джорджии войсками союза под командованием генерала Шермана 2 сентября 1864 года резко изменило общественное настроение, успокоило внутрипартийные разногласия республиканцев и оттеснило в политический тупик демократическую партию с пропагандируемым ею предложением мира. Победу Линкольна можно было рассматривать как однозначное полномочие для продолжения войны и полного освобождения рабов. Президент быстро представил в Конгресс 13-е дополнение к конституции, где оно было принято необходимым большинством в две трети.

К моменту нового введения президента в должность гражданская война была почти выиграна. В своей второй инаугурационной речи 4 марта 1865 года Линкольн вновь затронул темы Геттисбергского обращения и протянул южным штатам руку примирения: "Без зла к кому-либо и с любовью к ближнему для всех, твердо стоя на праве, данном нам богом, будем же и дальше стремиться к тому, чтобы довести до конца начатое нами дело; перевязать раны нации... сделать все, что может дать и сохранить справедливый и длительный мир у нас самих и со всеми нациями". Так он обозначил свою позицию к реинтеграции южных штатов: снисхождение и примирение, а не наказание и расплата должны определять послевоенную фазу.

Между тем наступление Гранта на Ричмонд и еще более пресловутый "бросок к морю" Шермана, оставивший после себя следы опустошения, деморализовали Конфедерацию и положили начало ее поражению. Сначала Линкольн скептически противостоял планам Шермана, потому что, как и Грант, не понимал стратегический принцип "выжженной земли", который придал войне на заключительной фазе "тотальный" характер. 9 апреля 1865 года генерал Ли капитулировал со своей армией в Виргинии, а несколько недель спустя прекратили борьбу остатки войск Юга.

Переизбрание и убийство

8 ноября 1864 г. на очередных выборах Линкольн был избран президентом на второй срок. Несмотря на возражения ряда политиков и собственные сомнения, Авраам Линкольн победил своего соперника из Демократической партии генерала Дж. Б. Макклеллана. Линкольн считал, что освобождение рабов должно быть закреплено юридически. По его настоянию конгресс 31 января 1865 принял XIII-ю поправку к конституции, запрещавшую рабство на территории США и вступившую в силу после ратификации ее штатами в декабре того же года. Гражданская война в США закончилась, но президент стал одной из последних жертв этой кровопролитной войны. 14 апреля 1865 г., когда страна праздновала победу в Вашингтоне, в театре Форда, Авраам Линкольн был убит выстрелом в голову. Совершив злодеяние, убийца, актер Джон Бутс, фанатичный сторонник южан, выскочил на сцену и выкрикнул: "Так погибают тираны. Юг отомщён!"

Смерть Линкольна буквально потрясла весь мир. Нескончаемы потоком шли люди в белый дом, чтобы проститься с человеком, который вывел страну из тяжелейшего кризиса, сплотив сторонников единства страны и уничтожении рабства. Миллионы американцев, белых и черных, пришли отдать последний долг своему президенту во время длившегося две с половиной недели путешествия траурного поезда из Вашингтона в Спрингфилд, где Линкольн был похоронен на кладбище Оук-Ридж. Трагическая смерть Линкольна во многом способствовала созданию вокруг его имени ореола мученика, погибшего за освобождение рабов.

Память о Линкольне увековечена в мемориале, открытом в американской столице в 1922. Внутри этого беломраморного сооружения скульптор Д. Ч. Френч поместил шестиметровую статую сидящего в задумчивости президента-освободителя.



Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Жюль Верн
20 000 лье под водой

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2012

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2012

* * *

На пороге эпохи чудес

Жюль Верн, великий французский писатель и гуманист, родился в 1828 году в богатом портовом городе Нанте в семье адвоката. Когда ему исполнилось двадцать, родители отправили юношу в Париж, где он должен был получить юридическое образование. Однако их надежды не оправдались. Молодой Жюль Верн оказался из числа тех, кого гораздо позже в романе «Дети капитана Гранта» он назвал «кузнецами собственной судьбы». Уже через год он оставил учебу и занялся литературой. В ту пору он писал водевили и комедии в стихах, сотрудничал в популярных журналах. Целое десятилетие полуголодной и неустроенной жизни в мансардах, без гроша, но с неугасимой верой в свою счастливую звезду.

Осенью 1862 года вышел в свет первый роман писателя – «Пять недель на воздушном шаре», который сразу же завоевал признание и был переведен на все европейские языки. За первым романом последовали настоящие шедевры – «Путешествие к центру Земли» (1864), «С Земли на Луну» (1865), «Дети капитана Гранта» (1868), «20 000 лье под водой» (1870), «Вокруг света за 80 дней» (1872), «Таинственный остров» (1875) и «Пятнадцатилетний капитан» (1878), которые принесли Жюлю Верну всемирную известность.

Книга, которую вы держите в руках, – одна из тех, что сегодня называют «культовыми». «20 000 лье под водой» буквально завораживала молодых современников, служила источником вдохновения для ученых, изобретателей и путешественников. Идеи и научные предвидения, во множестве рассыпанные по ее страницам, спустя несколько десятилетий с невероятной точностью превращались в реальность, заставляя снова и снова удивляться прозорливости писателя. Недаром сам Жюль Верн отметил: «То, что один человек способен представить в своем воображении, другие вполне способны воплотить в жизнь».

Обычно считают, что все книги Жюля Верна можно разделить на «романы о науке» и «романы о необыкновенных путешествиях», но на самом деле писатель создал совершенно новый род литературы – волшебную сказку, в которой на смену вере в чудеса пришла вера во всемогущество знания и силу человеческого духа.

Что же послужило толчком к созданию «20 000 лье под водой»? Каждого, кто выходит в открытое море, потрясают две бездны: небо над головой и непостижимая глубина под килем. Жюль Верн первым с помощью своего могучего воображения попытался проникнуть в пучины Мирового океана. Но прежде он изучил все существовавшие и выдуманные подводные аппараты. Подводный корабль проектировал Леонардо да Винчи, его же изобразил в 1627 году английский философ Фрэнсис Бэкон в утопии «Новая Атлантида». Со времен античности был известен водолазный колокол, своего рода батискаф, в котором можно было ненадолго погружаться на небольшие глубины. С его помощью английский писатель Даниель Дефо, автор «Приключений Робинзона Крузо», пытался поднимать грузы с затонувших кораблей, но потерпел неудачу. В 1797 году инженер-изобретатель Роберт Фултон создал проект первой подводной лодки «Наутилус», за которым последовали проекты «Наутилус-II» и «Наутилус-III», и, наконец, в 1800 году субмарина Фултона проплыла под водой почти полкилометра на глубине около восьми метров. Лодка приводилась в движение веслами, ею управляли два моряка. Однако миру запомнился другой «Наутилус» – созданный фантазией французского писателя.

Но «Наутилус» Жюля Верна был всего лишь средством проникновения в глубины. А что там, куда не заглядывал ни один смертный? Верно ли, что там обитают гигантские чудовища? Действительно ли на дне морском покоятся несметные сокровища? Правда ли то, что океан хранит неистощимые запасы полезных ископаемых и пищи для всего человечества? Тайны подводного мира, в то время еще совершенно не исследованного, открывали перед фантастом безграничные возможности – и он использовал их в своем романе сполна.

Однако требовался герой, который приоткрыл бы читателю эти тайны. Кто он? Как и почему оказался под водой? Вглядываясь в морскую пучину, Жюль Верн пришел к мысли, что подводный мир хранит не только секреты природы, но и человеческие тайны. А что, если существует некто, скрывающийся там, в глубине, от мира людей? В самом деле – лучшего убежища и не придумать!

Так, едва ли не впервые в истории приключенческого жанра, возник прообраз столь популярных сегодня «супергероев» – капитан Немо. Окутанный ореолом тайны, гениально одаренный, на полвека опередивший свое время, но противостоящий всему свету, обладающий неслыханным техническим могуществом, Немо в то же время живой и страдающий человек, переживающий серьезную внутреннюю драму. Влюбленный в море, он убежден, что только там человек избавится от жестокости и несправедливости и сможет жить поистине свободной жизнью.

Капитан Немо – человек-загадка. В нем уживаются гордость, решительность, железная воля, отчужденность – и милосердие, способность глубоко и бурно переживать, испытывать живой интерес к природе и истории. Личность героя отличается невероятным богатством – Немо блистательный ученый, инженер и конструктор, исследователь океана, знаток искусства и литературы. В его коллекциях на легендарном «Наутилусе» собраны шедевры живописи, литературы, поэзии, он владеет многими языками и является ценителем музыки и незаурядным исполнителем. В то же время его прошлое покрыто непроницаемой завесой тайны, которая лишь отчасти приоткрывается в романе.

Сочетание удивительных приключений и глубочайшей человеческой драмы – вот причина, по которой роман «20 000 лье под водой» по праву считается вершиной творчества Жюля Верна, подлинной жемчужиной литературы.

За сорок лет, начиная с 1862 года, писатель опубликовал 66 книг. Но даже смерти не удалось заставить его умолкнуть. Творческий багаж Жюля Верна был так велик, что еще в течение пяти лет после его кончины каждые шесть месяцев читатели открывали новый том «Необыкновенных путешествий», а последняя книга писателя – «Париж в ХХ веке» – была опубликована лишь в 1994 году.

По данным ЮНЕСКО, к началу ХХI века Жюль Верн стал самым «переводимым» писателем на земле – его книги продолжают регулярно выходить на 138 языках.

Часть 1

1
Блуждающий риф

Многим капитанам и судовладельцам 1866 год запомнился удивительными происшествиями. С некоторого времени мореплаватели стали встречать в открытом океане длинный, светящийся в темноте веретенообразный предмет, превосходивший размерами и скоростью передвижения самого крупного кита.

Легко представить, как взволновало умы это необычное явление, хотя кое-кто пытался объявить сообщения моряков пустыми выдумками.

Однако 20 июля 1866 года судно «Губернатор Хиггинсон» встретило в море в пяти милях от восточных берегов Австралии гигантскую темную плавающую массу. Капитан решил, что перед ним не нанесенный на карты риф, и принялся определять координаты, но тут из недр темной массы вырвались два водяных столба и взлетели в воздух метров на пятьдесят. Явление это весьма походило на фонтаны, которые выбрасывают из ноздрей морские млекопитающие.

Двадцать третьего июля того же года нечто подобное наблюдали в водах Тихого океана с парохода «Христофор Колумб» в двух с половиной тысячах километров от Австралии.

А пятнадцать дней спустя в восьми тысячах километров от этого места пароходы «Гельвеция» и «Шэннон», встретившись в Атлантическом океане на пути между Америкой и Европой, обнаружили таинственное чудовище в точке с координатами 42° 15´ северной широты и 60° 35´ западной долготы.

Эти сообщения очень встревожили и заинтересовали общественность. Морское чудовище вошло в моду: о нем распевали в кафе, над ним потешались в газетах, его комически изображали на театральных подмостках. В научных обществах и на страницах специальных журналов разгорелась яростная полемика между верующими и неверующими, были пролиты потоки чернил и типографской краски и даже несколько капель крови, так как в одном случае спор закончился дуэлью на рапирах.

К началу 1867 года вопрос о новоявленном морском гиганте, казалось, был похоронен без надежды на воскрешение. Но тут появились новые факты. И на сей раз речь шла уже не о научной проблеме, а о реальной опасности.

Пятого марта 1867 года канадский пароход «Моравия» на полном ходу врезался в подводную скалу, не обозначенную ни на каких штурманских картах. Удар был настолько силен, что, если бы не прочность корпуса судна, все закончилось бы гибелью парохода, экипажа и пассажиров.

Столкновение произошло около пяти часов утра при полном безветрии. Вахтенные офицеры кинулись к корме, но ничего подозрительного не обнаружили, если не считать очага волнения на расстоянии трех кабельтовых от судна. Определив координаты, «Моравия» продолжила свой путь, так и не выяснив, с чем она столкнулась. Так или иначе, но по прибытии в порт обнаружилось, что часть судового киля сильно повреждена.

Три недели спустя все повторилось с величайшей точностью, но пострадавшее судно на сей раз принадлежало крупнейшей пароходной компании, и случай получил широкую огласку.

Тринадцатого апреля 1867 года пароход «Шотландия», принадлежавший компании «Кунард-лайн», находился в точке с координатами 15° 12´ западной долготы и 45° 37´ северной широты. Море было спокойным, дул легкий ветер. Колеса парохода мерно рассекали морские волны.

В 4 часа 17 минут пополудни корпус парохода вздрогнул от легкого удара в кормовую часть. По характеру толчка можно было предположить, что удар нанесен каким-то острым предметом, при этом он был настолько слабым, что никто не обратил бы на него внимания, если бы кочегары вскоре не доложили на мостик о течи в трюме.

В первую минуту пассажиры всполошились, но капитан Андерсон успокоил их. Для парохода, разделенного водонепроницаемыми переборками на семь отсеков, небольшая пробоина не представляла серьезной опасности. Тем не менее капитан тотчас спустился в трюм и обнаружил, что пятый отсек полностью залит водой.

Андерсон распорядился остановить машины и приказал одному из матросов спуститься в воду и осмотреть пробоину. Вскоре выяснилось, что пробоина в подводной части борта «Шотландии» имеет ширину около двух метров. Заделать ее в море не было возможности, и судно, глубоко осевшее в воду, продолжило свой путь и добралось до Ливерпульского порта с опозданием на три дня.

Пароход был поставлен в док, и инженеры компании осмотрели его. В корпусе, в двух с половиной метрах ниже ватерлинии, зияла пробоина в виде аккуратного равнобедренного треугольника. Края ее были такими гладкими, будто отверстие сделали резцом, причем орудие, пробившее листовую сталь толщиной в четыре сантиметра, должно было иметь фантастическую прочность. И при этом оно само собой высвободилось из пробоины!

С этого времени всякие разговоры о некоем «блуждающем рифе» прекратились и все морские катастрофы, причины которых остались невыясненными, теперь относили на счет морского чудовища. Таинственному гиганту пришлось отвечать за многое – ведь из трех тысяч судов, тонущих ежегодно, примерно двести считаются пропавшими без вести.

Так или иначе, но сообщение между Европой и Америкой оказалось под угрозой, и публика в унисон с газетами требовала, чтобы океан был любой ценой очищен от грозного монстра.

2
«За» и «против»

Именно в это время я, Пьер Аронакс, профессор при Парижском музее естественной истории, возвращался из путешествия по Северной Америке. Собрав за шесть месяцев экспедиции великолепные коллекции, в конце марта я прибыл в Нью-Йорк. Я предполагал выехать во Францию в первых числах мая, а все оставшееся до отъезда время посвятил классификации моих сокровищ – минералов, образцов растений и животных.

Конечно же, я был в курсе событий, так встревоживших общественность, так как читал все американские и европейские газеты. Теперь одни журналисты приписывали все беды животному колоссальной величины, другие предполагали, что виновником столкновений было подводное судно с неслыханно мощным двигателем.

Но кто и где мог бы построить такое судно? Только могущественное государство в наши дни способно на нечто подобное. Сегодня, когда человеческий ум изощряется в изобретении смертоносных орудий, легко представить, что одна из стран втайне от остальных соорудила и испытывала некую грозную машину.

Однако правительства всех крупнейших держав в один голос заявили о своей непричастности к таким проектам, и это было правдой. Вот почему на поверхность вновь всплыло пресловутое чудовище, которому бульварная пресса придала самые нелепые и фантастические черты.

По возвращении в Нью-Йорк меня не раз приглашали для консультаций по этому животрепещущему вопросу. Во Франции я выпустил в свет двухтомник под общим названием «Тайны морских глубин». Эта книга принесла мне славу специалиста в малоизученном разделе естественной истории. Меня просили высказать свое мнение, но в моем распоряжении не было никаких фактов, и я не выдвигал никаких версий, ссылаясь на неосведомленность. Но однажды, буквально загнанный в угол репортерами «Нью-Йорк Геральд», я наконец сдался.

«Итак, – писал я, – взвесив одну за другой все гипотезы, я вынужден допустить существование морского животного, обладающего огромной мощью.

Будем рассуждать логически. Нам пока не известны все виды животных, населяющих нашу планету. Поэтому вполне можно предположить, что в глубинах океана обитают неизвестные рыбы или китообразные, приспособившиеся к жизни в условиях огромных давлений и лишь время от времени всплывающие на поверхность океана.

С другой стороны, это животное может относиться к одному из уже известных видов, и в этом случае я готов допустить существование «гигантского нарвала».

Обыкновенный нарвал, млекопитающее из семейства нарваловых, часто достигает 15 метров в длину. Удесятерите его размеры, наделите животное силой, пропорциональной его массе, соответственно увеличьте бивень – и вы получите чудовище! Причем именно такое, которое способно протаранить борт океанского парохода.

В самом деле, нарвал вооружен подобием костяного копья, обладающего твердостью стали. Следы от ранений им не раз находили на теле китов, которых нарвал часто атакует. Случалось, что осколки бивня нарвала извлекали из деревянных корпусов судов, которые они пробивают насквозь. Теперь представим себе бивень в десять раз больше, животное в десять раз сильнее, вообразим, что оно движется со скоростью тридцати миль в час, помножим массу животного на скорость, и причина катастрофы «Шотландии» станет ясна.

Одним словом, я склоняюсь к мнению, что мы имеем дело с морским единорогом гигантских размеров, вооруженным грозным тараном, как некоторые военные суда».

Статья моя стала популярной, у меня даже появились единомышленники.

Но если для некоторых эта таинственная история представляла сугубо научный интерес, то для людей практических, заинтересованных в безопасности трансокеанских сообщений, необходимость избавить моря от страшного зверя была очевидной. Дошло до того, что страховые компании резко повысили ставки платежей, ссылаясь на новую опасность для мореплавателей.

И вскоре в Нью-Йорке началась подготовка к экспедиции, целью которой было уничтожение или отлов нарвала-гиганта. Быстроходный фрегат «Авраам Линкольн» должен был в ближайшее время выйти в море. Для его капитана Джона Фарагута были открыты военные склады, и он спешно оснащал свой корабль самым современным вооружением.

Но, как случается сплошь и рядом, именно тогда, когда дошло до дела, животное внезапно исчезло. Целых два месяца о нем не было ни слуху ни духу. Единорог словно почувствовал, что против него готовится военная операция. Фрегат был полностью снаряжен, снабжен лучшими китобойными средствами, но куда ему направиться, никто не знал. И лишь второго июля телеграф принес слух, что пароход, совершающий рейсы между Сан-Франциско и Шанхаем, три недели назад встретил гигантское животное в водах северной части Тихого океана.

В двадцать четыре часа на борт «Авраама Линкольна» было погружено продовольствие, а трюмы до отказа наполнены углем. Оставалось лишь развести пары и отдать швартовы.

А за три часа до отплытия «Авраама Линкольна» мне срочно доставили письмо следующего содержания:

«Достопочтенный сэр!

Если Вы соблаговолите присоединиться к экспедиции на фрегате «Авраам Линкольн», правительство Соединенных Штатов Америки испытает глубокое удовлетворение, так как в Вашем лице Франция примет участие в важном для обеих стран предприятии. Капитан Фарагут извещен и предоставит в Ваше полное распоряжение каюту.

Всецело преданный Вам,

военно-морской министр Д. Б. Гобсон».

3
«Как будет угодно господину профессору»

До того момента я и не помышлял об охоте за морским единорогом. Я только что вернулся из экспедиции, устал и нуждался в отдыхе. Я мечтал оказаться на родине, где были мои друзья и мои драгоценные коллекции. Но ничто не могло удержать меня от участия в экспедиции. Все было забыто в один миг! Не раздумывая, я принял предложение американского правительства.

– Консель! – нетерпеливо крикнул я.

Консель был моим слугой и помощником и сопровождал меня повсюду. Я был привязан к нему, и он платил мне взаимностью. Флегматичный, добропорядочный, исполнительный, философски относящийся к любым неприятностям, он был мастером на все руки, а вращаясь в кругу моих коллег, и сам кое-чему научился.

С тех пор как мне исполнилось тридцать лет, Консель уже на протяжении целого десятилетия сопутствовал мне во всех экспедициях. Он готов был в любую минуту отправиться куда угодно, хоть в Китай, хоть в Конго, и при этом отличался завидным здоровьем, крепкими мускулами и, как казалось, стальными нервами.

Правда, у Конселя был один недостаток: он неизменно обращался ко мне в третьем лице – манера, чрезвычайно раздражавшая меня.

– Консель! – вторично позвал я, с лихорадочной торопливостью принимаясь за сборы.

– Господин профессор изволили звать меня? – спросил мой слуга, входя.

– Да, друг мой, начинай укладывать мои и свои вещи. Мы отправляемся через два часа.

– Как будет угодно господину профессору, – невозмутимо ответил Консель.

– Уложи в чемодан мои дорожные принадлежности, костюмы, рубашки, носки, и поживее!

– А коллекции господина профессора? – спросил Консель.

– Мы займемся ими позже. Они останутся на хранении в гостинице. Я распоряжусь, чтобы их отправили во Францию.

– Разве мы едем не в Париж?

– В общем, да, но придется сделать небольшой крюк. Иными словами, мы отплываем на фрегате «Авраам Линкольн», чтобы поохотиться за пресловутым нарвалом, о котором ты наверняка слышал. Разве автор «Тайн морских глубин» может отказаться от участия в такой экспедиции?

– Куда господин профессор, туда и я, – сказал Консель.

Через четверть часа чемоданы были уложены, и коридорный отнес наши вещи в вестибюль гостиницы. Я расплатился по счету, распорядился, чтобы мои тюки с образцами были отправлены во Францию, и мы с Конселем прыгнули в наемный экипаж.

Часом позже мы были в Бруклинском порту, где у причала стоял под парами «Авраам Линкольн». Я взбежал по трапу на борт, представился капитану – мужественному офицеру с отличной выправкой, и выяснил, где находится предоставленная нам каюта.

«Авраам Линкольн» был быстроходным фрегатом, оборудованным самыми совершенными паровыми машинами, которые позволяли ему развивать скорость свыше восемнадцати морских миль в час. Внутренняя отделка судна соответствовала его мореходным качествам. Наша каюта располагалась в кормовой части фрегата, короткий проход связывал ее с кают-компанией.

Я предоставил Конселю распаковывать чемоданы, а сам поднялся на палубу. Как раз в эту минуту капитан Фарагут приказал отдать концы. Опоздай я на четверть часа – и мне не довелось бы участвовать в экспедиции, самое достоверное описание которой может показаться невероятным вымыслом.

«Авраам Линкольн» величественно отошел от причала и направился вниз по Ист-Ривер, сопровождаемый сотней катеров и буксиров, устроивших экспедиции торжественные проводы. Набережные Бруклина были полны народа.

В три часа пополудни лоцман покинул штурманский мостик и спустился в шлюпку. Капитан дал команду поднять пары; лопасти винта все быстрее рассекали воду, и к восьми часам вечера береговые огни скрылись из виду.

Теперь фрегат шел полным ходом по темным водам Атлантики.